Психоаналитическое различие между стыдом и виной, Борисов Дмитрий Геннадьевич

«Психоаналитическое рассмотрение различий между стыдом и виной»

Борисов Дмитрий Геннадьевич, психоаналитик, психотерапевт, психолог.

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ
1. Вина и стыд в работах З.Фрейда
1.1. Психоаналитическая концепция вины 3. Фрейда.
1.2 Чувство стыда в работах З. Фрейда
2. Вина и стыд в теории объектных отношений (Э. Эриксон)
3. Отдельные положения современного психоанализа
3.1 Невротическое чувство вины (К. Хорни)
3.2 Стыд и внешний облик, утрата собственного Я (Б. Килборн)
3.3 Динамика стыда и нарциссизм (У. Кинстон)
4. Психогенез стыда
4.1 Функции стыда
4.1.1 Социализирующая функция стыда
4.1.2 Сигнальная функция стыда
4.1.3 Стыд как врожденный аффект
4.1.4 Стыд и формы организации ощущения самости
4.2 Происхождение патологического стыда
4.3 Семейные тайны
5. Различные формы проявления стыда
5.1 Меланхолия или депрессия
5.2 Обсессивно-компульсивные нарушения
5.3 Комплекс неполноценности
5.4 Смущение и стыдливые желания
5.5 Унижение
5.6 Мазохизм
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
ПРИЛОЖЕНИЯ

«Худшая из опасностей — потеря своего Я — может пройти у нас совершенно незамеченной, как если бы ничего не случилось. Ничто не вызывает меньше шума — никакая другая потеря — ноги, состояния, женщины  и  тому подобного — не замечается столь мало»
Сёрен Кьеркегор.

ВВЕДЕНИЕ.
С точки зрения теории психоанализа, чувства вины и стыда являются базовыми аффектами при невротических расстройствах. Работа содержит обзор существующих концепций психических механизмов, объясняющих происхождение чувств вины и стыда.
Противо­поставление стыда и вины было первоначально связа­но в зарубежной психологии и этнологии с проведен­ным Фрейдом разграничением Я-идеала и «Супер-эго»: стыд появляется, когда индивид не может выполнить положительную программу деятельности, воплощенную в его Я-идеале, а вина — когда он нарушает запреты, воплощенные в «Супер-эго». Однако такой подход принят не только в психоанализе.
Психологически стыд и вина — разные формы тревожности, связанные с само­оценкой.
Стыд означает тревогу за свою репутацию; он возникает, когда индивид чувствует, что не отвечает ожиданиям окружающих, что он в чем-то слабее дру­гих, каковы бы ни были причины этой слабости.
Вина выражает озабоченность по поводу личных качеств, за которые индивид чувствует себя полностью ответствен­ным.
Работа посвящена описанию различных теоретических подходов к пониманию чувств вины и стыда, различных вариантов нормы и патологии.
Кроме классической теории 3. Фрейда, в данной работе использованы труды аналитиков американской и французской школы, юнгианских аналитиков, а также современные исследования.
Вина и стыд являются частью социального бытия человека. Формирование у субъекта способности переживать стыд и вину обусловлено его включенностью в социальное взаимодействие. Зарубежные исследователи рассматривают стыд и вину в качестве социальных образований. Принято считать, что «Сверх-Я» формируется в ходе социализации, а вина и стыд являются следствием интерперсонального конфликта. Соотнося стыд и вину с системой «Я», представители психоанализа подчеркивают, что чувства по отношению к себе и другому взаимосвязаны. В современной психоаналитической литературе нет единой точки зрения на понимание чувства стыда. Одни психоаналитики рассматривают чувство стыда через призму страха человека, возникающего у него в результате реального или возможного осуждения со стороны окружающих его людей за скрытые эксгибиционистские желания или непристойные бессознательные фантазии. Другие — соотносят его с механизмом защиты Я. Третьи — трактуют стыд как аффективную реакцию на внутренние запреты Сверх-Я или расхождения с его идеалами.
Теоретический анализ работ, посвященных изучению вины и стыда, показал, что современные исследователи считают актуальным вопрос о различиях между данными феноменами, о необходимости их четкой дифференциации. Таким образом, анализ подходов к трактовке вины и стыда свидетельствует о важности их исследования в качестве интегральных отношений личности, наделенных устойчивыми признаками, позволяющими отличать один феномен от другого.
Целью    настоящей    работы:  исследование психоаналитической точки зрения на феномены вины и стыда в рамках различных теорий.
Гипотеза исследования: чувства вины и стыда происходят из самых ранних этапов развития объектных отношений и формирования «Супер-эго» и необходимо четко дифференцировать одно от другого.

Задачи исследования:
1) Рассмотрение концепций вины и стыда в классическом психоанализе;
2) Рассмотрение концепций вины и стыда в современных теориях
    психоанализа;
3) Изучение проявлений стыда в психоаналитической практике.
Объект исследования:
Теоретические работы классического и современного психоанализа.
Метод исследования:
Теоретический обзор.

1. Вина и стыд в работах З.Фрейда
1.1 Психоаналитическая концепция вины 3. Фрейда.
3. Фрейд уделял значительное внимание рассмотрению вопроса о происхождении чувства вины и сознания вины. В работе «Некоторые типы характеров из психоаналитической практики» [16] он показал, что чувство вины у человека может существовать до совершения им проступка. Оно не возникает из проступка. Напротив, сам проступок совершается потому, что человек до этого испытывал чувство вины. Основываясь на клинической практике и анализе художественных произведений, 3. Фрейд пришел к выводу, что таких людей можно назвать «преступниками вследствие сознания вины» [16, стр. 85].
Говоря о происхождении первоначального бессознательного чувства вины, 3. Фрейд исходил из представления, согласно которому источником возникновения этого чувства является Эдипов комплекс (эротическое влечение мальчика к матери и враждебное чувство к отцу).
Чувство вины — это реакция на два преступных замысла: убить отца и иметь кровосмесительную связь с матерью. В основе данного чувства лежат исторические события, имевшие место в далеком прошлом, в первобытной орде, о чем 3. Фрейд писал в работе «Тотем и табу» [17]. Согласно его гипотезе, убийство первобытного отца сыновьями породило у них последующее раскаяние, и привело к возникновению сознания вины. Это, по словам 3. Фрейда, «Творческое сознание вины» существует и в современного человека. Оно действует как покаяние в совершенных преступлениях и как мера предосторожности против новых преступных деяний. У невротиков же сознание вины покоится не на фактических проступках, а на психической реальности, на тех мыслях, чувствах и фантазиях, которые овладевают человеком и воспринимаются им как нечто запретное, постыдное, социально неприемлемое.
В трудах позднего периода 3. Фрейд развил свои представления о чувстве вины. В работе «Недовольство культурой» [7] он назвал сознанием вины то напряжение, которое возникает в психике человека между Сверх-Я и Я В качестве двух источников чувства вины им рассматриваются страх перед авторитетом и позднейший страх перед Сверх-Я (требованиями совести). Страх перед авторитетом заставляет человека отказываться от удовлетворения своих влечений, в результате чего у него не остается чувства вины. Отказ от влечений, обусловленных страхом перед Сверх-Я, не устраняет чувства вины, т.к. от   совести   невозможно   скрыть   запретные   желания.   С психоаналитической точки зрения, человек отказывается как бы обреченным на «напряженное сознание виновности» [цитата по 7, стр. 61].
3. Фрейд не отказался от ранее выдвинутой им гипотезы о происхождении чувства вины. Напротив, исходя из того, что человеческое чувство вины было приобретено вместе с убийством праотца сыновьями, он пришел к следующему заключению Склонность к агрессии против отца повторяется в последующих поколениях. Чувство вины усиливается при подавлении агрессии и перенесении ее в Сверх-Я. Не имеет значения, произошло ли убийство на самом деле или от него воздержались. «Роковая неизбежность» [7] чувства вины обнаруживается в обоих случаях, поскольку, как полагал 3. Фрейд, это чувство является выражением амбивалентного конфликта в человека, обусловленного «вечной борьбой между Эросом и инстинктом разрушительности или смерти».
В работе «Я и Оно» [15] 3. Фрейд исходил из того, что чем сильнее Эдипов комплекс, тем строже сформированное в психике ребенка Сверх-Я будет позднее царить над Я в качестве бессознательного чувства вины. В процессе аналитической терапии с этим чувством связано одно странное на первый взгляд явление, когда успехи лечения ведут к ухудшению состояния пациента. Речь идет о негативной терапевтической реакции, об усилении страдания пациента в том момент, когда при лечении достигаются определенные успехи. Рассматривая данный феномен, Фрейд пришел к убеждению, что корень негативной терапевтической реакции следует искать в «моральном факторе», в «чувстве вины, которое находит свое удовлетворение в болезни и не хочет отрешиться от наказания в виде страданий» [15, стр. 108].
Обычно пациент ничего не знает о своем чувстве вины. Оно молчит и не говорит ему, что он виновен. Вместо этого пациент чувствует себя не виновным, а больным. Его чувство вины проявляется только в виде сопротивления собственному излечению. Борьба с сопротивлением оказывается непростой задачей аналитической терапии. В процессе медленного раскрытия перед пациентом вытесненных обоснований происходит постепенное превращение бессознательного чувства вины в сознательное чувство виновности.
3. Фрейд считал, что при неврозе принуждения и меланхолии чувство вины достигает исключительной силы. Оно является действенным  и  при  истерии.  Остается  ли  чувство  вины бессознательным, это зависит от силы Я, хотя именно Сверх-Я проявляет себя как чувство вины.
С точки зрения основателя психоанализа, выраженной им в работе «Недовольство культурой»  [7] , чувство вины является роковым для человека. Чувство вины достигает подчас такой силы, что делается невыносимым для отдельного человека. Как показал психоанализ, чувство вины вызывают не только совершенные акты насилия, но и замышляемые. Отсюда — бегство человека в болезнь, возникающее в силу развития страха совести перед Сверх-Я и мучительных переживаний, связанных с бессознательным чувством вины и потребностью в наказании.
Как заметил З.Фрейд в работе «Экономическая проблема мазохизма» [19], удовлетворение бессознательного чувства вины есть, наверное, «самая сильная позиция того выигрыша (составного, как правило), который человека получает от своей болезни, — суммы сил, которые восстают против выздоровления и не желают отказываться от болезни» [19, стр. 28].
Говоря о бессознательном чувстве вины, основатель психоанализа соглашался с некорректностью его наименования с психологической точки зрения. Возможно, более корректным было бы называть это чувство «потребностью в наказании» [19, стр. 30]. Тогда более понятным становится потребность ребенка в наказании от рук родителей, имеющиеся у него фантазии о желании быть избитым отцом.
Понятным становится и содержание морального мазохизма, когда, с одной стороны, у человека появляется искушение совершать «греховные» поступки, которые затем должны искупаться упреками садистской совести. И хотя сами пациенты нелегко соглашаются с аналитиком в том, что касается бессознательного чувства вины, тем не менее, оно остается действенным в них и требует своего рассмотрения при аналитической работе.
3. Фрейд пришел к заключению, что чувство вины может проявляться и даже становиться определяющим, искажая структуру личности некоторых пациентов.

1.2 Чувство стыда в работах З.Фрейда
Чувство стыда рассматривалось З. Фрейдом в связи обсуждением типических сновидений, в частности сновидений о наготе. В работе «Толкование сновидений» он отмечал, что сновидец может видеть себя разгуливающим среди других людей, будучи голым или плохо одетым, без всякого сопутствующего чувства стыда. Однако типичными являются такие сновидения, когда субъект ощущает стыд и смущение, но не может изменить неприятной ситуации. «Речь идет главным образом о неприятном ощущении стыда, о том, что субъект хочет скрыть свою наготу, но не может» [7, стр. 80]. Причем типичным является то, что люди, которых стыдится спящий, всегда чужие, и они или не замечают наготы, неопрятности или делают безразличные физиономии, или носят торжественные маски.
Такое противоречие между чувством стыда у спящего и безразличием окружающих людей часто проявляется в сновидении. По мнению З. Фрейда, морализирующая тенденция подобных сновидений обнаруживает смутное сознание того, что в скрытом содержании сновидения речь идет о недозволенных желаниях, подвергшихся вытеснению.
Анализ невротиков показывает, что в основе таких сновидений лежит воспоминание раннего детства. Ребенок не стыдится своей наготы, и даже у детей старшего возраста, что раздевание не всегда вызывает чувства стыда. По мнению З. Фрейда, дети часто обнаруживают эксгибиционистские наклонности. «Это детство, лишенное чувства стыда, кажется нам впоследствии своего рода раем, а ведь самый рай не что иное, как массовая фантазия о детстве человека. Поэтому-то в раю люди и ходят обнаженными и не стыдятся друг друга до того момента, когда в них пробуждается страх быть изгнанными из рая, — начинается половая жизнь и обычная работа» [7 стр. 83].

2. Вина и стыд в теории объектных отношений (Э. Эриксон)
В эпигенетической теории развития Э. Эриксон описывает последовательно заданные, системно связанные между собой стадии развития человека на протяжении всей его жизни. Вторая стадия (соотносимая с аналогичной стадией по 3. Фрейду) носит название «Автономии против стыда и сомнения». [30]
Э. Эриксон заметил тесную связь между происхождением стыда и осознанием ребенком вертикального, выставленного взглядом окружающих, положения своего тела. Такое понимание приходит в течение «анальной» фазы развития из-за корреляции с овладением сфинктерными мускулами. Научение «выпусканию» и «удержанию» [30, стр. 230] фекалий служит поприщем  для  экспериментирования  с  двумя  соответствующими социальными модальностями.
Э. Эриксон отмечает решающее влияние взаимодействий с родителями на этой фазе на характер взаимоотношений, которые позже будут развиваться, колеблясь между полюсами любви и ненависти, уступчивости и упрямства, свободы самопроявления и запрета на нее. Поэтому внешний контроль на этой стадии должен быть твердо убеждающим ребенка в собственных силах и возможностях. Твердость внешней поддержки должна защищать ребенка от возможной анархии его еще не обученного чувства различия, его неспособности удерживать и отпускать с разбором, и задача родителей — поддерживать движение ребенка к автономии (поощрять «стоять на своих ногах» [30, стр. 240]) везде, где возможно, а также защищать его от лишних и бессмысленных переживаний стыда и преждевременного сомнения.
Э. Эриксон обращает внимание на то, что если ребенку не дают постепенно осваивать растущую автономию и свободу выбора, то все его попытки управлять и пробовать обернуться против него самого. То есть, вместо  овладения  предметами в ходе  их  исследования путем целенаправленного повторения (удерживания и выпускания) ребенок будет концентрироваться на своих телесных функциях.
На этой стадии ребенок также понимает, что имеет лицевую и обратную стороны. Обратная сторона тела — «то, что сзади» — и все ощущения, локализованные там — вне поля зрения ребенка и подчиняются воле других. Поэтому это место часто служит причиной чувства стыда и неуверенности. Эриксон выразительно описывает это: «Зад» — это неизведанный континент маленького человека, область тела, где могут магически властвовать и куда могут с «боем» вторгаться те, кто обычно стремиться уменьшить право малыша на автономию и кто упорно хочет изобразить «гадкими» те продукты кишечника, которые считались бы вполне удовлетворительными, если бы не доставляли хлопот». [30, стр. 242]
Эриксон ссылается на фантазии, которые могут сильно мучить людей, подверженных стыду. Они касаются чувствительности к возможной позорной «потере лица», опасений нападения «сзади», страха непроизвольно «выдать из себя» [30, стр. 240] другим людям или сомнения по поводу того, что «осталось после него». [30, стр. 241] Такие сомнения часто приводят к навязчивому, контролирующему поведению. Примером могут служить люди, которые никогда не уверены, все ли в порядке осталось дома, выключили ли они плиту, закрыли ли дверь; человек может бояться, что сам того не осознавая сказал постыдные вещи, или произвел плохое впечатление. После чего он вынужден следить за каждым своим словом и действием, испытывая жгучее чувство стыда еще и за саму эту навязчивость.
Самоконтроль, если от этого не страдает самооценка, дает начало прочному чувству доброжелательности, готовности к действию, ощущению собственной воли и собственного достоинства. Ощущение утраты свободы распоряжаться собой и чрезмерное контролирование извне приводит к устойчивой склонности к сомнениям и стыду.
Ребенок на этой фазе особенно подвержен стыдливости — является ли она результатом выбранного метода воспитания или ненамеренного недостатка эмпатии. Растущее осознание ребенком своей слабости (малости) всегда удар по его уверенности в себе. Понимание того, что ты мал, появляется впервые, когда ребенок учится стоять и начинает осознавать, насколько применимы мерки роста и силы.
С точки зрения Эриксона стыд связан с ощущением человека, что на него смотрят другие. Стыдящийся человек всегда выставлен на обозрение всему миру, он сознает, что на него смотрят: он чувствует себя неловко. «Некто видим, но не готов быть видимым». [30, стр. 240] Поэтому в фантазиях или тревожных сновидениях мы воображаем стыд как ситуацию, в которой на нас «…пялят глаза, когда мы не полностью одеты, в ночной рубашке, со спущенными штанами». [30, стр. 241] Стыд проявляется в стремлении спрятать лицо или желании тут же «провалиться сквозь землю».[30, стр. 241] По мнению Эриксона это есть не что иное, как гнев, но обращенный на самого себя. Стыдящийся человек хотел бы заставить мир не смотреть на него, не замечать его «наготы». Он страстно хотел бы уничтожить «глаза мира».[30, стр. 241] Не в силах убрать эти осуждающие глаза, его единственным желанием остается самому стать невидимым.
Эта возможность влиять на поведение ребенка широко используется в воспитательном методе пристыживания, высмеивания. Слуховая вина -чувство собственной никудышности, испытываемое человеком, когда на него никто не смотрит и все вокруг спокойно (за исключением голоса «Супер-эго») возникает позже зрительного стыда. Чрезмерное пристыживание приводит не к истинной гармонии поведения, а к скрытой решимости попытаться выкрутиться из неблагоприятного положения, незаметно ускользнуть или начать себя вести с вызывающим бесстыдством. Многие маленькие дети (еще чаще — подростки), пристыженные сверх меры, могут постоянно реагировать таким образом. Это — реактивное поведение, противоположное стеснительности. Оно связано с тем, что существует
предел выносливости ребенка в отношении требований считать себя, свое тело, свои желания дурными и грязными, равно как и предел веры в непогрешимость осуждающих. Ребенок может так и не принять норм и требований родителей и считать злом лишь сложившееся положение;
ожидать, что удача придет к нему, когда неблагоприятные обстоятельства исчезнут или он уйдет от них.
Таким образом, сомнение и стыд стоят в одном ряду тяжелых, деструктивных переживаний. Стыд находится в зависимости от сознания собственной ответственности и раскрытое перед другими, сомнение имеет прямое отношение к сознанию своей «лицевой» и особенно — «обратной» стороны тела».[30, стр. 240] Чувство справедливого достоинства и законной самостоятельности со стороны взрослых, окружающих ребенка, дает ему надежду в том, что поощряемый в детстве вид автономии не приведет к излишнему сомнению или стыду в более позднем возрасте.

3. отдельные Положения современного психоанализа

3.1 Невротическое чувство вины (К. Хорни)

Представления З. Фрейда о чувстве вины получили дальнейшее развитие в исследованиях ряда психоаналитиков.
В отличие от классической теории 3. Фрейда, рассматривавшего в качестве причины образования невротического чувства вины индивидуальные конфликты человека, происходящие из его прошлого, К. Хорни [26, 27] считала, что сильное влияние на невротическую личность оказывают  одобрение   или   неодобрение   окружающих.   Она рассматривала роль культурных факторов в формировании чувства вины и подчеркивала зависимость человека от его социального окружения.
К. Хорни обратилась к рассмотрению невротического чувства вины, играющего важную роль в картине неврозов. В работе «Невротическая личность нашего времени» [26] она обратила внимание на неустойчивое различие между латентным чувством вины, готовым проявиться по любому поводу, и явным бессознательным чувством вины, имеющим место в состоянии депрессии. Последние принимают форму самообвинений, часто являющихся фантастическими и преувеличенными. Вместе с тем, как полагала К. Хорни, «многое из того, что кажется чувством вины, является выражением тревожности. Частично это справедливо и для нормального человека. Однако, в отличие от него, невротик чаще склонен прикрывать свою тревожность чувством вины» [26 стр. 48].
Основным фактором, который объясняет страх неодобрения, является огромное несоответствие, существующее между фасадом, который невротик показывает как миру, так и себе, и всеми теми вытесненными тенденциями, которые сохраняются спрятанными за этим фасадом. Хотя он страдает даже в большей степени, чем сам это осознает, находясь в разладе с самим собой по поводу всего того притворства, которым он должен заниматься, он вынужден тем не менее изо всех сил защищать это притворство, потому что оно служит оплотом, который защищает его от скрытой тревожности.
Необходимо осознать, что то, что ему приходится скрывать, образует основу его страха неодобрения. Поэтому исчезновение определенного «чувства вины» не может освободить его от этого страха. Нужны более глубокие изменения. Именно неискренность невротической части его личности ответственна за страх неодобрения в человеке, и он страшится обнаружения этой неискренности.
К. Хорни считала, что чувство вины является не причиной, а следствием страха неодобрения, осуждения [27]. Этот страх побуждает пациента вести себя так, как будто он преступник, стоящий перед судьей, и подобно преступника, он стремится все отрицать и скрывать.
Кроме того, чувство вины и сопровождающие его самообвинения являются защитой от страха неодобрения, формы проявления которой могут быть самыми различными, вплоть до того, что пациент может бросать в лица аналитика гневные обвинения в тот момент, когда опасается обнаружения какой-то тайны или когда заранее знает, что совершенное им не вызовет одобрения.
Страх осуждения может проявляться в различных формах. Иногда — в постоянной боязни вызвать у людей раздражение. Например, невротик может бояться отказаться от приглашения, высказать несогласие с чьим-либо мнением, выразить свои желания, не подойти под заданные стандарты, быть в каком-либо отношении заметным.
Страх осуждения может проявляться в постоянной боязни пациента, что люди про него что-то узнают. Даже когда он чувствует, что ему симпатизируют, он склонен избегать людей, чтобы не допустить своего разоблачения и падения. Страх также может проявляться в крайнем нежелании позволять другим что-либо знать о его личных делах или в несоразмерном гневе в ответ на невинные вопросы о себе. [26]
Страх осуждения является одним из наиболее заметных факторов, делающих аналитический процесс трудным для аналитика и болезненным для пациента. Какими бы разными ни были процессы анализа отдельных людей, все они имеют общую черту: борьбу пациента с аналитиком как с опасным человеком, вторгающимся в его мир. Именно этот страх побуждает пациента вести себя так, как «если бы он был преступником, стоящим перед судьей, и, подобно преступнику, он полон тайной непреклонной решимости все отрицать и вводить в заблуждение» [26, стр. 53].
Из-за страха, обступающего пациента со всех сторон, он может постоянно метаться между самообвинениями и обвинениями. Но невротические самообвинения обходят стороной действительно слабые места пациента. Как заметила К. Хорни в работе «Новые пути в психоанализе, сама функция самообвинений заключается в том, чтобы «помешать невротику взглянуть в лицо каким-либо реальным недостаткам» [27, стр. 51].
Самообвинения не только защищают от страха неодобрения, но также способствуют определенному успокоению. Даже когда к этому не причастен ни один человек извне, самообвинения через увеличение самоуважения  приводят невротика  к успокоению,  ибо они подразумевают укор себя за те недостатки, на которые другие смотрят сквозь пальцы, и таким образом заставляют считать себя действительно замечательным человеком. Кроме того, они дают человеку облегчение, потому что редко затрагивают реальную причину его недовольства собой и «поэтому фактически оставляют потайную дверь открытой для его веры в то, что он не так уж и плох» [27, стр. 70].
Защитой, которая прямо противоположна самообвинению, и тем не менее служит той же самой цели, является предупреждение любой критики путем стараний быть всегда правым или безупречным и, таким образом, не оставлять никаких уязвимых мест для критики. Любое порочное  поведение  в  этом  случае  будет  оправдываться «интеллектуальной софистикой, достойной умного и ловкого адвоката». Для такого человека быть неправым в какой-либо одной детали означает подвергнуться опасности оказаться неправым во всем. Такая защита обнаруживается у лиц, которым «несмотря на тяжелый невроз, удается сохранять в собственных глазах, а иногда и в глазах окружающих людей, видимость своей «нормальности» и хорошей адаптации» [27]. У личностей подобного типа существует огромный страх разоблачения или осуждения.
Третий путь, которым невротик может защищать себя от неодобрения, — это поиск спасения в неведении, болезни или беспомощности.
Очень важной защитой от неодобрения любого рода является представление о себе как о жертве. С помощью чувства, что им пренебрегают, человека освобождается от упреков. Эта стратегия очень часто используется и прочно укореняется потому, что является наиболее эффективным методом защиты. Она позволяет невротику не только отводить от себя обвинения, но и одновременно обвинять Других.
Вследствие страха, который обступает его со всех сторон, невротик  мечется  между  обвинениями  и  самообвинениями. Результатом этого становится постоянная неуверенность, прав он или не прав, критикуя или считая себя обиженным.
По мнению К. Хорни, когда невротик обвиняет себя или указывает на наличие чувства вины того или иного рода, первым вопросом должен быть не вопрос, в чем он чувствует свою вину, а вопрос о том, каковы могут быть функции такого самообвинения. По Хорни, это проявление страха неодобрения, защита от этого страха и защита от высказывания обвинений.
Тревожность для К. Хорни стала динамическим центром неврозом, а главным источником невротической тревожности — имеющиеся у человека враждебные побуждения различного рода. Согласно ее позиции, нашедшей отражение в работе «Новые пути в психоанализе» [27], нельзя ни утверждать, что неспособность соответствовать строгим моральным стандартам Сверх-Я «порождает подлинные чувства вины» [27], ни заключать из наличия чувства вины, что «их источником является подлинная вина» [27, стр. 91].
Если 3. Фрейд считал бессознательные чувства вины препятствием к излечению тяжелых неврозов, что нашло отражение в его концепции негативной терапевтической реакции, то К. Хорни полагала, что в процессе анализа  следует обратить  внимание  на  природу невротических самообвинений, мешающих невротику понять реальные недостатки, и тех уловок, которые препятствуют излечению пациента, полагающего, что сами терзания совести делают его лучше других.
Одна из основных терапевтических целей психоанализа состоит в понижении уровня притязаний Сверх-Я и раскрытии функций чувства вины, состоящих в проявлении страха неодобрения, защиты от него и защиты от обвинений. Необходимо сперва показать невротику, что он требует от себя невозможного, а затем помочь ему осознать существо его, самообвинений, обвинений и достижений.

3.2  Стыд и внешний облик, утрата собственного Я (Б. Килборн)
В течение большего времени своего развития психоанализ уделял пристальное внимание проблеме стыда. Супер-эго обычно представляется как бессознательное чувство вины или самонаказание и, наверное, самое важное, как моральный мазохизм в рамках структурной теории и безоговорочного центрирования психоанализа вокруг внутреннего конфликта. Примерно 20 лет назад возникло прямо противоположное представление. Появился ряд работ, посвященных проблеме стыда в межличностных отношениях и социальном контексте, связанных с ранним развитием. Вопросы Супер-эго, внутреннего конфликта и морального мазохизма (как впрочем и мазохизма вообще) все больше отходят на второй план. В целом, можно сказать, что с течением времени происходило движение парадигмы от фокуса на внутрипсихическом измерении с конфликтом и внутренней ориентацией к межперсональному/интерсубъективному измерению с основным фокусом на корректирующее развитие и интернализацию [33]. Сейчас многие аналитики избегают как структурной так и динамической модели  и придают меньше значения вопросам Супер-эго, отделяя аффекты вины и стыда от вопросов конфликта [33].
Килборн [2, 3] объединяет в своей книге примеры из литературы и своей клинической практики, чтобы сделать следующее утверждение: стыд и внешний облик являются главной причиной страха, возникающего и у литературных персонажей, и у реальных людей. Автор отмечает, что стыд по поводу вашего внешнего облика порождает не только желание исчезнуть, но и страх исчезновения.
В работе Килборна [3] литературные произведения и психодинамическая теория и практика освещают друг друга ярчайшими красками. Основная идея Килборна состоит в том, что разработанный автором концепт «Эдипова стыда» исходит не из Эдипова конфликта или стадий развития а скорее соотносится с фигурой Софокла. [33]
Он описывает его как чувство поражения, уничтожающую самокритику, беспомощность (с одновременным чувством гнева за поражение, угрожающее самооценке и психической жизнеспособности.
Основным является противопоставление фантазий о внешнем облике и страха исчезновения. Эта полярность является неотъемлемой частью нашей идентичности.
Озабоченность внешним обликом – это часть переживания стыда и страх и желание исчезновения одновременно. Стыд соотносится с конфликтом идентичности.
Килборн очень хорошо описывает заколдованный круг порождаемый стыдом: Непереносимый стыд ведет к потере идентичности, что, в свою очередь, приводит к еще большему переживанию стыда. Бессознательное чувство стыда приводит к большей зависимости от мнения других и от наших фантазий о нем. [2, стр. 92]
Килборн также обращается к теме шпионов и предателей. Он описывает не только магическую силу вымысла, но и фантазию о невидимости нагруженную тревогой, что на самом деле за маской ничего нет, нечему исчезать. 
Что же, по мнению Килборна, является первопричиной Эдипова стыда? [33] В соответствии с современным психоаналитическим пониманием, Килборн помещает в центр своего теоретического объяснения опыт восприятия себя Другим, как личности со своим внутренним миром, иными словами чувство существования себя и самость развиватся путем ощущения, что Другой признает существование внутреннего мира пациента, его мыслей и чувств. Обратный процесс Килборн сравнивает с состоянием Алисы в сказки Льюиса Кэрролла «Алиса в стране чудес» [2, стр. 185]. Такой опыт порождает чувство внутренней неопределенности и невозможности установить причинно следственные связи.
Одно из самых больших достижений Килборна состоит в том, что он соединил вместе новые теоретические разработки по диалектике прерывности и непрерывности с понятиями стыда и внешнего облика; он показывает, что прерывность ведет к изоляции чувства видения и видимости Другим и порождает стыд.
Испытывать  стыд — это переживать несоответствие между тем Я, которым себя ощущаешь,  и  тем Я, в котором нуждается индивид, для себя или для других людей, («значит хотеть избавиться от собственного Я»). [3, стр. 75]
Отчаяние, о котором говорит Кьеркегор, является одновременно неспособностью быть самим собой  и  страхом, что эта неспособность станет видна  и  узнана. Таким образом, чувства отчаяния порождают реакцию  стыда.  Стыд  ведет к отчаянию, а отчаяние — к  стыду, в порочном круге.
Автор рассматривает стыд как проявляющий себя в поведении, ощущаемый субъективно, мысленно стоящий перед глазами во время собственного поведения,  и на который реагирует реальный или воображаемый другой, исходя из реакций которого индивид «узнаёт» или не узнаёт о том, что он чувствует. Следовательно это стыд  относительно собственного Я, ощущаемым во взаимодействии с другим, я стыжусь того, как, согласно моему представлению, я выгляжу перед вами. Стыд  связан не только с внешними проявлениями (то есть, как я выгляжу перед вами), но также с воображаемыми проявлениями (то есть, как, согласно моему представлению, я выгляжу перед вами) [33]. Попытка осуществления контроля над тем, как ты выглядишь в глазах других людей, связана с попытками контроля над собственными чувствами.  Стыд  всегда влечёт за собой попытки регуляции чувств.
Чрезмерный  стыд  ведет к утрате Я. Бессознательный  стыд  по поводу собственной слепоты относительно столь базисной утраты делает нас столь зависимыми от того, какими мы выглядим в глазах других людей (и /или от наших представлений о том, что думают о нас другие люди), что мы можем утрачивать наши собственные «Я».
Рассматривание со стороны кого-то, кого ты не можешь видеть (или если тебя не видит кто-то, кто может видеть) несет с собой угрозу —  и  чувство  стыда. Такова, например, ситуация в райском саду, когда Адам  и  Ева испытывают  стыд  не только потому, что узнали об их непослушании, они испытывают  стыд, потому что другие узнали о том, что они знают.
Когда кто-либо чувствует, что он крайне далек от своего идеала, у него наличествует крайне выраженная чувствительность к тому, что его будут стыдить другие люди.
Но есть ещё более худшая вещь, чем быть осмеянным в глазах каждого: быть осмеянным при отсутствии кого-либо, так что нет никого, кто мог бы видеть ваш  стыд  по поводу того, что вас одурачили.
Чувства  стыда, когда всё становится «тщетой», могут приводить, в результате, к ещё большему  стыду  по поводу того, что ты столь заклеймен позором, столь отличен от других людей, которые «реальны». В этом случае нет ничего, что могло бы помочь собственной ориентации, так как нет Я для ориентации, а также нет других, от кого можно было бы получить ориентацию для себя. В этом случае, вследствие  стыда, утрата Я проходит не узнанной. Я было, как это имело место, убито без борьбы  и  без какого-либо следа, что здесь когда-то нечто было утрачено.

3.3 Динамика стыда и нарциссизм (У. Кинстон)
Уоррен Кинстон провел с моей точки зрения титаническую работу, обобщив в своей статье работы практически всех основных авторов психоаналитического и непсихоаналитического круга, посвященные проблеме переживания стыда [32].
Его краткий обзор разделяет существующие мнения относительно природы стыда на 6 подгрупп:
1.      Стыд игнорируется или упоминается только вскользь (Райх 1960); (Лапланш и Понталис, 1973) [6]; (Кернберг, 1975); (Винникотт, 1965); (Сигал, 1973).
2.      Стыд связывается с сексуальностью (Фрейд, 1896).
3.      Стыд, для практических целей, признается неотличимым от вины (Хартман и Ловенстайн, 1962).
4.      Стыд рассматривается как синоним вины и зависит от отношений Эго и Супер-эго (Пирс и Сингер, 1953); (Сандлер, 1963); (Якобсон, 1964).
5.      Стыд является составной часть сексуального влечения или защиты от него (Фрейд, 1905);
6.      Стыд связан с идентичностью, нарциссизмом и Самостью (Эриксон, 1950), (1968); (Лихтенштейн, 1963), (1964). [32]
Проанализировав работы перечисленных авторов, Кинстон приходит к следующим заключениям:
а. Несмотря на отдельные заявления, стыд хорошо идентифицируемое и возможно примитивное переживание, которое имеет свои собственные права и сложную феноменологию.
б. Несмотря на многочисленные попытки рассматривать понятие стыда в контексте инстинктивных влечений и поместить его в структурную модель, не похоже, что стыд укладывается в рамки структурной теории.
в. Большинство авторов не смогли вместить феноменологию переживания стыда, описанную их коллегами, в свою концепцию стыда.
Далее Кинстон концентрируется на подробном содержании переживания стыда. Основная тема в литературе, по его мнению — это озабоченность автономией (сепарированностью) индивида и осмыслением того, кто он есть. [32]
Почти все авторы, прямо или косвенно рассматривали переживание стыда в рамках нарциссизма. Если принять этот постулат, то для его (стыда) понимания необходима адекватная теория нарциссизма. В поисках такой теории Кинстон пытался разделить понятия «нарциссизма Я» и «объектного нарциссизма». Следует отметить, что авторы, ориентированные на «объектный нарциссизм» (Розенфельд, Кернберг) едва упоминали стыд, в то время как приверженцы нарциссизма Я (Якобсон, Сандлер, Кохут) [4, 5] уделяли стыду пристальное внимание. «Объектный нарциссизм» и «нарциссизм Я» с клинической точки зрения применимы к любому пациенту; и, как клинически, так и с точки зрения развития, Я/объектные отношения, объектный нарциссизм и нарциссизм Я тесно связаны между собой [32].
Вкратце можно обобщить процесс появления нарциссических расстройств: нарциссические расстройства появляются, когда ребенок стремится к индивидуации, вопреки попыткам родителей сохранить симбиоз. Родители, бессознательно преследуя свои собственные цели, не поощряют спонтанное стремление ребенка к автономии. С точки зрения родителей стремление ребенка не верно, даже жестоко, и не соответствует желаниям и ожиданиям в отношениях ребенок-родитель. В психической реальности родителей, родитель повреждается действиями ребенка. Ребенок, не выполняя функцию продолжения (нарциссического расширения) своего родителя, порождает боль, депрессию и обиду у родителей. Такой сценарий может продолжиться насилием или иными действиями родителей и ответными реакциями ребенка. По существу, в интерсубъективной реальности ребенок всегда не прав. Это и есть причина негативной оценки  базовых представлений ребенка о себе, и последующих проявлений патологии нарциссизма Я во взрослой жизни. Ребенок научается, что нахождение в симбиотических отношениях, соответствие ожиданиям родителей, вознаграждается родительской любовью, удовольствием и одобрением, хотя это и требует разрушения Я (т.е. разрушения собственного опыта). Такие состояния слияния предшествуют взрослым проявлениям «объектного нарциссизма». [32] Контакт с окружением, таким образом, сводится к реакции отражения или намеренному продуцированию, а не к спонтанным действиям. Следовательно, действия индивида не имеют корней в устремлениях личности, не дают возможность развиться чувству самости, и не способствуют самоуважению. Напротив, они порождают чувство всемогущества и стремление к бессмысленному разрушению [32].
Действия, вызывающие желаемый отклик у родителей могут быть механизированными и при этом крайне эффективными, но по существу они бесчувственны и бесчеловечны. Они бесчеловечны, поскольку не затрагивают ключевых вопросов: Кто я есть? Что я думаю? Ответы на эти вопросы сугубо индивидуальны, и олицетворяют нарциссизм Я. По определению, механическое реагирование повторяющееся и стереотипичное. Ребенок научается добиваться удовлетворения, растворяясь в родительском чувстве благополучия, не имея конфликтов и собственных нужд: состояние объектного нарциссизма. Благодаря врожденной индивидуальности ребенка, он колеблется между индивидуацией и самодостаточностью с одной стороны и симбиозом, насильственно навязанным или поощряемым родителями, с другой стороны.
Стыд, по мнению Кинстона, это сигнальное переживание возникающее, когда индивид, столкнувшийся с болезненным самосознанием и с сохранившейся способностью осмысленно взаимодействовать с другим, пытается их избежать и изменить сознание, которое само по себе является злом, особым образом, отрицая все, что свойственно человеку: потребности, зависимость, конфликты, смысл, несовершенство [32].
Как только индивид «сдвигается» в сторону «объектного нарциссизма», переживание стыда затухает. Разрушительность этого состояния, характерными чертами которого являются бессмысленность действий или безжалостность к окружающим, часто описывается как бесстыдное поведение.  Движение в сторону объектного нарциссизма вполне оправдано и является циничной победой над болью и стремлением к истине. Это проявляется в дальнейшем анализе различными путями, но, в упрощенном виде, как нежелание знать, что происходило в детстве или вновь переживать его (детство) в переносе. Нарушение психической реальности младенца родительской проективной идентификацией для удовлетворения нарциссических целей самих родителей имеет катастрофические последствия для внутренней жизни и социального поведения ребенка. Самодостаточность становится практически недоступной, и во взрослой жизни деятельность, повышающая самооценку, считается постыдной, возмутительной и преступной [32].
Кинстон описывает возможные способы работы со стыдом в анализе. Анализируемый не прорабатывает стыд до состояния бесстыдства. Облегчение переживания стыда достигается частично прямыми интерпретациями, но в большей степени одобрением индивидуальности пациента, обязательным для аналитической техники. Если анализируемый проявляет бесстыдство, его необходимо подвести к переживанию стыда; затем, когда, под влиянием анализа, базовые представления пациента о себе потеряют часть отрицательного заряда, ровно на эту часть уменьшится острота переживания пациентом стыда. Стыд будет переживаться до тех пор, пока будет существовать возможность решения человеческих проблем путем возврата к объектному нарциссизму. Хотя стыд и переживается как аффект на раннем этапе развития, в зрелом возрасте он переживается в большей степени как непреложная направляющая сила.
Далее следует отметить, что склонность к стыду и нарциссическая уязвимость связанные, но различные понятия. Все склонные к стыду люди нарциссически уязвимы, но обратной зависимости не существует. Это происходит потому, что многие из нарциссически уязвимых людей используют в качестве защиты неуязвимость. Они достигают этого путем большей или меньшей приверженности свободному от стыда (бесстыдству) состоянию объектного нарциссизма. В эту категорию попадают как объективно нарушенные (психопаты, перверты) так и крайне успешные личности, которые в личной жизни либо полностью замкнуты, либо непоследовательны и беспорядочны [32].
Наоборот, люди, имеющие склонность к стыду, находятся на пороге бесчувственного и бесчеловечного поведения. Они периодически осознают себя в течение больших или меньших промежутков времени, но это осознание нагружено отрицательным смыслом. Они тянуться к легкому бегству в объектный нарциссизм и нередко инвестируют в это стремление. Другой используемый способ не признавать или преодолеть чувство небытия или негативную самооценку — постоянно получать, зачастую общественное, одобрение, признание и восхищение.
Стыд можно также описать как плату за индивидуацию у ребенка. Дилемма ребенка, либо получать одобрение, любовь и удовольствие пассивно подчиняясь типу взаимодействия, который отрицает его собственное существование, или же отвергать родительский объектный нарциссизм, отстаивать индивидуальность и автономию, получая в качестве расплаты негативный отклик и чувствуя ответственность за боль и депрессию у родителей. Уход от автономного существования, отказ от выбора и потеря желания — экзистенциальные последствия того, что тебя рассматривают лишь в качестве вещи [32].
Здоровое функционирование человека характеризуется возможностью делать выбор и чувством свободы воли: это проявления нарциссизма Я. Объектный нарциссизм напротив характеризуется реагирующим, сбивающим с толку, механистическим или автоматическим поведением.
Итак, стыд переживается не просто по причине несовершенства, неправильных действий или несоответствия между тем, кто ты есть на самом деле и тем, кем ты хочешь быть. Это скорее приведет к переживанию чувства вины, неудачи, неполноценности, и будет связано с душевной болью. Эго идеал играет важную роль в таких формах психического функционирования, и если развитие было удовлетворительным, любовь и одобрение не будут полностью уничтожены, и возникновение стыда не будет неизбежным. Также нельзя связывать стыд только с инстинктивным выражением. Скорее переживание стыда это неприятное ощущение, связанное с поддержанием нарциссического равновесия [32].
Хотя Супер-эго/Эго-идеал является ключевым внутренним регулятором нарциссического равновесия, ему приходится уступать давлению со стороны внешнего мира и внешних воздействий для поддержания нарциссического баланса. Это с некоторой долей беспокойства было отмечено психоаналитиками. Если принять этот факт, возникнут серьезные последствия, потому что внешние проявления так часто, так легко и естественно затрагивают ребенка.
Все родители используют свое положение, чтобы получить от ребенка пищу для нарциссизма. Если это не получается, ребенок незаслуженно страдает и может впоследствии быть эмоционально неполноценным. В патологических случаях родительские запреты, предписания или ценности по большей части индивидуалистичны, нестандартны и служат в первую очередь для собственного развлечения, забавы, и лишь затем целям воспитания. Такие меры воздействия направлены на спасение родительского нарциссизма и нарушают права развивающегося ребенка. Это становиться серьезной проблемой в обществе, и необходима ответственность, правдивость, справедливость, честность и осознание психической реальности. Ответ ребенка «закрыться». Это и есть этимологический корень «стыда». Его переживания теряются в материнских репрезентациях через проецирование, а внутри через подавление под защитным покрывалом. Этот исключительно нарушенный паттерн взаимодействия родитель-ребенок был приведен, чтобы помочь нам поместить стыд в рамки теоретической модели, являющейся корректной с точки зрения феноменологии. Стыд инстинктивно присущ человеческой природе потому, что, «здоровое родительское воспитание» включает в себя насильственную социализацию и нарциссическое удовлетворение ребенком.
Предлагаемая Кинстоном позиция такова: «способность переживать стыд» также важна, как и «способность чувствовать вину» [32]. Вина  хорошо описана с помощью теории инстинктов и структурной модели психики. Она предполагает, что мы осознаем, когда наша  агрессия причиняет вред тем, кто нам дорог или тем, кто в состоянии нас наказать. Стыд, похоже, относится скорее к теории индивидуации, и его феноменология с большой долей успеха описана в терминах объектных отношений. Стыд подразумевает осознание наличия выбора, возможных вариантов, поступить разрушительно или созидательно.

4. Психогенез стыда

4.1 Функции стыда

4.1.1 Социализирующая функция стыда
Почему мы стыдимся? Это очень психологически важный вопрос. Например, что мы чувствуем в случае наготы? Что заставляет нас прятаться друг от друга? Наше физическое строение в основном такое же, как и у всех людей, но почти все люди более или менее стыдятся, чтобы их голые тела увидели другие. Обнажая себя, мы даже подвергаемся риску осуждения за «нарушение правил приличия». Хотя обнажение тела само по себе не представляет какой-либо большой тайны.
Телесные выделения, уринация и дефекация естественны и свойственны всем, и тем не менее, они происходят в «туалете» («closet», «closed» place — закрытое место), как будто это деградация до животных потребностей.
Сексуальная активность, как правило, проявляется в закрытых и приватных местах из-за того, что сексуальные партнеры будут беспокоиться, если их увидят во время любовной игры.
Кажется логичным интерпретировать такие реакции стыда как защиту от эксгибиционистских или вуеристских тенденций, тенденций, которые несомненно утратили бы часть заряда, сопровождающего их проявления, если бы не было коллективных табу.
Соблюдение правил в отношении такого уединения всегда было в интересах социального порядка и гармонии, И сегодня стыд многими путями продолжает служить этим функциям в современном обществе. Стыд во многих его формах — каждая с ее особенной болью и побочными невротическими последствиями — занимает важное место в нашей психической и социальной организации. Стыд помещается на пограничной линии между собой и другим. Он играет решающую роль в регуляции межличностной близости и дистанции, тонко измеряя мои ощущения того, насколько близко я могу и хочу допускать к себе другого. Конечно, в эту формулу входит также и доверие. Я должен верить другому, что он будет уважать мою самооценку и целостность, если я решаю не скрывать от него «голую правду» о том, кто я в действительности. Страх пораниться при интимном контакте имеет общее со страхом незащищенности, осмеяния и позора — явным или скрытым образом. Межличностный контакт требует, чтобы вы развили высокую степень чувствительности к «правильному» балансу близости и дистанции — работа, в которой чувство стыда может оказать существенную помощь.
Чем меньше уверенность в себе и самоуважение человека, тем больше вероятность того, что он окажется жертвой сильного стыда и страха стыда.
Стыд выполняет важную функцию, без стыда и трудностей с ним связанных, нельзя было бы и помыслить даже самую простую форму цивилизации. Стыд является очень сложным явлением, ускоряющим адаптацию индивидуума к коллективным нормам и правилам, ровно как и обеспечивающим защиту его независимости. В этом отношении стыд можно уподобить охранителю границы, преследующему любого, кто пересекает рамки связанного с моральными установками чувства собственного достоинства и самоуважения. Преступление таких границ нарушает моральные нормы и приводит к социальным санкциям или по меньшей мере, к некоторой потере своего лица.
Стыд также задает границы для межличностного контакта, защищая индивидуальность и идентичность. Стыд может служить точным измерителем эмоций, которые регулируют близость и дистанцию в самых интимным отношениях.

4.1.2. Сигнальная функция стыда
Стыд дает как внутренний сигнал, так и внешний. Внутренне стыд развивается как аффект с сигнальной функцией, вызывающий отход для того, чтобы защитить физические или психические атрибуты, которые составляют чувство самости или находятся в процессе интеграции в чувство самости. Таким образом, стыд играет определенную роль в развитии, охраняя индивидуальный внутренний ритм формирования психических функций. Эта роль стыда актуализируется в ситуациях, когда объект становится проникающим или предъявляет преждевременные требования, угрожающие нарушить естественное развитие.
Желание спрятаться «…предупреждает дальнейшее проявление слабости и отсутствия контроля над ситуацией и помещает самость в безопасное, закрытое для посторонних, спрятанное место, где она может восстановиться. В этом смысле стыд выполняет функцию психического щита». [13, стр. 262]
Но щит стыда лишь частично выполняет функцию защиты, так как само чувство стыда указывает на то, что нам не удалось стать невидимыми. Мы хотели бы исчезнуть, но только и можем, что спрятаться за своими руками. (Мы чувствуем стыд, когда полностью раскрыты, сознаем, что на нас смотрят, но не готовы быть видимыми. Часто человек, испытывающий чувство стыда, рефлекторно поднимает руку, чтобы закрыть лицо. Соответствующее желание стать невидимым, исчезнуть, в крайней форме может выражаться пожеланием «провалиться сквозь землю»). В этом смысле стыд не только вызывает внутренний сигнал тревоги, ног также проявляет внешний сигнал. Успех защитной функции стыда зависит от того «…воспринимает ли объект внешние проявления стыда, как щит между самостью и объектом, в котором объект признает сигнал неудачи и который он уважает достаточно, чтобы симпатически реагировать на самость». [13, стр.262]
Примером разрушения щита стыда и тяжелых последствий, к которым это приводит, является ситуация сексуального насилия над ребенком. [13] Когда ребенок подвергается сексуальному злоупотреблению, в него «…вторгаются визуально и физически…», когда он еще не готов к этому. Взрослый или подросток, совершающий это преступление (по данным МИД (1988 г.) 1/3 всех известных сексуальных преступников составляют подростки) не уважает щит стыда, а садистически атакует его. Часто насильник направляет на ребенка свой первоначальный пассивный опыт, связанный с изнасилованием, которому сам подвергся. В результате, у ребенка не остается безопасного места, куда он мог бы отступить, чтобы восстановить свой генитальный образ тела. (Одной из задач развития, выполнение которых разрушается в результате изнасилования ребенка, является развитие сексуального образа тела, как составляющей «Идеала-Я»). Тело является представителем нашей самости во внешнем мире и стимулом для обратной связи с другими. Если реакции окружающих являются нарциссическим удовлетворяющими, то сексуальный образ тела ребенка подкрепляет катексис «Я». То есть, выставление тела напоказ играет важную роль в восприятии «Я» самого себя в свете «Идеала-Я». [13]
Но в случае изнасилования, когда тело становится мишенью для общественного унижения и отвержения, нарциссического подтверждения, сексуального образа тела не происходит. Итак, желание добиться нарциссического удовлетворения с помощью эксгибиционизма терпит неудачу и порождает стыд. Как указывает Дж. Чассекуэт-Смиргель «Стыд объясняется не только нанесенной нарциссической раной, но и ресексуализацией гомосексуальности». То есть, эксгибиционистский провал приводит к последующей регрессии. (Например, мальчик, подвергшийся анальному изнасилованию, может чувствовать, что он феминизирован, и в подростковом возрасте ему может быть трудно думать об использовании своего пениса в отношениях с женщиной. Травмированные эрогенные зоны (избыточно стимулированные в результате злоупотребления: рот, анус или гениталии) должны быть включены в представления ребенка о своем сексуальном теле). Вследствие этого подвергшийся насилию ребенок, возможно, будет представлять себя с догенитальной и доэдиповой точек зрения.
Дж. Чассекуэт-Смиргель описывает такую последовательность: «…ресексуализация гомосексуальности играет нарциссическую рану эквивалентом кастрации, а эксгибицию — эквивалентом незащищенности ануса». [13, стр. 261] Следовательно, актуализируются сексуальные фантазии, основанные на ресексуализации гомосексуальных импульсов, а стыд отражает незащищенность от этих фантазий. Именно чувство стыда, сопровождающее опыт сексуального насилия, дает понимание столь частого сокрытия самого факта изнасилования и самим ребенком и его социальным окружением: страх увидеть и быть увиденным. О. Феничел увидел в стыде «…специфическую реакцию на скопофилию, то есть спроецированные аспекты «Я», слишком конфликтные, чтобы допустить их в сознание». [13, стр.261] Подросток, имевший в детстве опыт изнасилования, будет чувствовать неясность в отношении своей сексуальной идентификации, испытывать чувство вины и стыда из-за- своих догенитальных фантазий, будет плохо подготовлен для реализации задач подросткового возраста (необходимость «забрать» свое тело у родителей и развить гетеросексуальные отношения с неинцестуозными объектами будет вызывать страх и отчаяние). Он будет испытывать неудачу и неспособность идентифицироваться со сверстниками. Если отделение от родителей станет слишком пугающим, а возможность генитального контакта со сверстниками слишком опасной, подвергшийся изнасилованию подросток может начать искать сексуальную жертву среди детей.

4.1.3 Стыд как врожденный аффект
Стыд — эмоция, внутренне присущая всем человеческим существам, по мнению Юнгианских аналитиков — архетипическое переживание. Тем не менее, каждый индивидуум имеет уникальную историю формированию стыда. Таким образом, возникает важный вопрос, как далеко мы можем проследить корни стыда в жизни ребенка. Шпитц описал появление страха чужих лиц, так называемую «тревогу восьмимесячного ребенка» [28].
Если к ребенку приближается чужой человек, то это безошибочно вызовет характерное поведение, С различной степенью интенсивности ребенок продемонстрирует опасение или тревогу и отвергнет чужого человека. Кроме того, индивидуальное поведение ребенка варьируется в широком диапазоне. Он может «застенчиво» прикрывать глазки — закрывать их руками, прикрывать лицо краем одежды, вытягиваться ничком на кроватке и скрывать свое лицо одеялом, а может заплакать и закричать. Общий смысл — отказ от контакта, уход с более или менее выраженным оттенком тревоги.
По Шпитцу восьмимесячная тревога свидетельствует, что у младенца появилась способность отличать лицо матеря от лиц других людей — способность, которую теперь некоторые исследователи относят даже к более раннему периоду. В любом случае эта тревога или реакция стыда кажется совершенно понятной, если учесть, что контакт глаз имеет решающее значение для любого типа привязанности. Младенцы обычно с большим интересом и радостью исследуют лицо своей матери. Если ребенок повернется к матери, ожидая встретить ее взгляд, но вместо этого увидит незнакомое лицо, то его увлекательное занятие внезапно прервется. Реакция ребенка имеет все черты стыда, известные нам у взрослых.
На основе этих наблюдений Томкинс [32] предположил, что первые признаки стыда (как врожденного аффекта) всегда появляются а связи с активным интересом. Интерес и радость в ряду тех врожденных аффектов, которые сопровождает позитивная чувственная окраска, в противоположность негативно окрашенным врожденным аффектам, таким как стыд. Так как по гипотезе Томкинса стыд всегда сопровождает интерес к чему-либо, он служит усыновлению границ для интереса и потребности в исследовании, которые и противном случае могли бы стать чрезмерными [32].
В своем исследовании Р. Шпитц [28] обнаружил, что разные дети по-разному (с различной интенсивностью) выражали восьмимесячную тревогу. Томкинс также считал самоочевидным, что врожденный стыд развивается от природного механизма стимула-реакции к формам поведения, приобретенным в процессе обучения и обобщения.
Подводя итог наблюдениям Шпитца и гипотезе Томкинса, следует также оставить возможность, что тревога или стыд младенца вызываются не только незнакомым лицом, но и «странным лицом» его собственных родителей или сиделки. Даже достаточно хороший родитель подвержен настроению и невозможно, чтобы он всегда обращался к ребенку с одинаковым привычным выражением лица [28]. Это дает возможность понять частую связь между неадекватным родительским отзеркаливанием и стыдливостью. Когда родитель не разделяет радостное желание ребенка пообщаться, его лицо может показаться каким-то странным (или отчужденным, как могли бы сказать взрослые). Последующее ощущение отвержения, прерывание контакта или резкий возврат к себе могут смутить ребенка, и необязательно, чтобы это было выражено в словах.
С другой стороны, это важная функция социального поведения — устанавливать границы бесстыдному любопытству и исследовательскому инстинкту, даже безграничной радости, если она каким-то образом неприятна другим. Никто не хочет выглядеть навязчивым, слишком любопытным, неуместным или обременительным. Большинство из нас были бы тогда более или менее смущены.

4.1.4 Стыд и формы организации ощущения самости
Я считаю, что все вышеупомянутое подтверждает юнгианский взгляд на стыд как на эмоцию, архетипически присущую человеческому существованию. Тем не менее, какую роль стыд играет в жизни каждого конкретного человека, зависит от образа себя (самости) и представления о себе. Другими словами, индивидуальный опыт стыда тесно связан с развитием самооценки. В библейском мифе о рае стыд впервые появляется в связи с пробуждением сознания. Это пробуждающееся сознание начинается с отделения себя от других (Адам отличает себя от Евы) и от Бога и приводит к потере рая и первоначальной целостности.
В некоторых отношениях можно сравнить это мифическое событие с определенными чертами той фазы детского развития, которую исследователь детства Даниил Штерн [33] назвал «вербальным ощущением себя (самости)», в течение которой происходит первый детский кризис понимания себя (15-13 месяцев). В этот момент ребенок способен узнавать себя в зеркале. Он развил рудиментарную способность превращения себя в объект. Таким образом «объектная самость» рождается и противопоставляется «субъектной самости» более ранних фаз. Впервые ребенок воспринимает себя, как разделенного на два, и «горюет» по утраченной цельности своего прежнего бытия (потеря Рая). Таким образом способность переживать стыд впервые возникает в связи с пониманием, что можно взглянуть на себя со стороны. «Объектное» я (самость) теперь начинает создавать картину себя и развивать отношение к себе, хотя может быть только рудиментарное. Дети на этой стадии обращаются к себе в третьем лице, часто применяя те же суждения, которые они слышали со стороны значимых других.
Но до появления рудиментарного сознания стыда на стадии вербальной самости, истоки стыда лежат в образовавшейся раньше «субъектной» самости, что вероятно пытался уточнить Томкинс [33]. Опыт взаимодействия со значимыми другими, которые занимались потребностями нашего тела в младенческом возрасте, до сих пор влияет на нас на уровне «ядра самости». Это даже в большей степени, чем, если бы мы выглядели как кинозвезда, может определять, нравится ли нам свое тело. Мы можем настолько стесняться своего тела, что едва будем уживаться в нем или с ним. Хорошо известно, что стыд своего тела часто связан с эмоциональными нарушениями.
Склонность к стыду очень характерна для уровня «субъектного ощущения самости», когда возникает потребность во взаимности. Не находя эха или зеркала, мы не чувствуем себя понятыми или уважаемыми. В результате мы можем стесняться признаться в потребности во взаимности, и решаем не выражать ее в будущем. Причиняемое этой стеснительностью беспокойство со временем усиливается и вносит вклад в «нарциссическую уязвимость». Это подкрепляет гипотезу, выдвинутую разными авторами, что ранние интерсубъективные потребности нарциссической личности не были встречены с достаточной эмпатией.
Чувство стыда можно наблюдать даже в области «пробуждающегося ощущения самости». Описанные Штерном формы организации ощущения самости, где каждая «рождается» в поворотный момент раннего детского развития, определяют основные элементы отношения к себе. Оно зависит от ранних паттернов отношений, особенно от тех ожиданий, образов и чувств, которые эти взаимодействия оставили в бессознательном. Решающую роль в реакции стыда играют фантазии о том, как человека воспринимают другие. Многие взрослые страдают из-за расхождения с реальностью этих фантазий, сформированных взаимодействием с фигурами раннего детства. В случае невротической стыдливости эти фантазии обычно не соответствуют настоящей реальности. Это расхождение часто проявляется в переносах, стимулированных психотерапевтическим процессом.
Качество заботы, получаемой ребенком, естественно зависит от психического потенциала и «личностной формулы» его родителей. Очень редко, чтобы во всех сферах была гармония — это и не способствовало бы росту независимости ребенка. Обычно существуют определенные области, в которых есть соответствие ребенка и матери, и одновременно другие области, характеризуемые недостатком эмпатии. В таком случае вероятно в некоторых сферах ребенок будет иметь уверенностью в себе — скажем, в области ядра самости и ощущений тела. В то же время подавление и стеснительность будут ограничивать его в других — например, в области психической и эмоциональной связи. Часто вербальная, рациональная сфера выделяется ценой спонтанности в отношении тела и инстинктов, или за счет интуиции. Потребовался бы тщательный анализ, чтобы определить, в какой степени каждая ситуация представляет развитие природного таланта, а в какой — исполнение родительских предписаний. Нам хорошо известно, что сдерживание одной области часто компенсируются усилением другой. Доминирующее во всех сферах ощущение, что тебя «не любят», вызывает скрытое подозрение, что тебя полностью отвергают. Эта ситуация сопровождается сильно выраженной стыдливостью и создает почву для тяжелых патологий любого типа: от асоциального поведения до разрушительных зависимостей. Некоторые люди могут искать убежища от ощущения собственной никчемности, принимая обязательства следовать какой-нибудь величественной программе, требующей самопожертвования. Таким социально санкционированным реактивным образованием может оказаться преувеличенная навязчивая потребность помогать, когда человек чувствует, что «единственный способ избавиться от постыдной никчемности — это посвятить себя благу других людей». Хотя такое поведение может совпадать с высоко чтимыми христианскими добродетелями, возникает проблема с назойливостью желания помогать. По иронии судьбы в таких случаях тот, кому оказана помощь, в действительности помогает самому помощнику, давая ему возможность преодолеть его чувство постыдной никчемности. Помощник зависит от тех, кому он помогает, без них он свалился бы в бездонную пропасть своего ощущения никчемности и бессмысленности. И это может обернуть его желание помогать в противоположность.

4.2 Происхождение патологического стыда
«Стыд защищает нашу идентичность и сообщает нам о том, что мы пережили вторжение и эксплуатацию, что у нас нарушилось само­уважение, а потому мы чувствуем себя представшими перед судом своих высших устремлений. Вина скажет нам о том, что мы причи­нили вред другим людям и что мы можем ожидать от них наказания и возмездия. Стыд и вина — это социальные маркеры, необходимые для нахождения собственного положения в семье и последующих группах. Стыд и вина учат нас при помощи болезненных, но неиз­бежных проб и ошибок, как адаптироваться к социальным ролям, и как влиять на других людей, которые адаптируются к нам. Мы узна­ем, когда и как и насколько можно открываться другим; как отме­рить приемлемую степень близости и отдаленности; как не обижать и не быть обиженным; скромность, такт, социальная чувствитель­ность и сочувствие мы усваиваем именно таким путем. Мы учимся быть людьми, узнавая, что то, что чувствуем мы, чувствуют также и другие люди». [11, стр.47]
В первую очередь следует сказать об универсальных переживаниях осмея­ния и унижения, которые становятся ступенями на пути к стыду.
Обстоятельства, которые нас окружают, дают ощущение, что у нас есть место в мире, с которого мы можем рассматривать окружаю­щую реальность. Мы признаем, что есть и внутренняя реальность, место, где мы находимся в смысле линий развития наших отноше­ний самость—другой. «Достаточно хорошее» младенчество и дет­ство дают ощущение устойчивости, уверенности в себе, самоува­жения, достаточной внутренней поддержки, чтобы справиться с психологическими задачами каждодневной жизни.
Но в переживаниях осмеяния и унижения человек лишается ощущения «достаточно хорошего» положения в мире. Во всех пе­реживаниях по типу стыда мы из благодати проваливаемся в уны­ние: обнаженные, обгадившиеся, униженные. Обстоятельства ста­ли враждебными. Мы стали объектом для других, как пришпилен­ное к дощечке насекомое, объектом наблюдения и насмешки.
Существует выраженная связь между недостатком позитив­ного отзеркаливания и идентичностью, наполненной стыдом. Стыдно не получать любви, восхищения, исполнения и признания здоровых нарциссических потребностей. Реципиент этого негатив­ного и злокачественного отзеркаливания становится уязвим к сты­ду и отстраняется от эмоциональных связей с другими людьми. Он становится безразличным, и создается чувство ложной само­сти для зашиты от повторения болезненных разочарований, пере­живания отсутствия любящего признания. На месте любящего признания есть ощущение, что тебя ненавидели и заставляли при­нять ложную идентичность. Научение предвидению ситуаций, спо­собных вызывать чувство стыда, называется «уходом от стыда» посредством поведения социального избегания. Из-за этого избе­гающего поведения человек не развивается эмоционально, психо­логически и физиологически, и поэтому биологический организм переживает серьезные повреждения. Это может быть глубокая де­прессия, алкоголизм, наркомания и психосоматические расстрой­ства.

4.3 Семейные тайны
Глубоко в психике многих переполненных стыдом людей по­гребены семейные тайны,
По словам Винникотта важная материнская функция состоит в том, чтобы «со­вершать ошибки», то есть ощущать, когда и как дать развивающе­муся ребенку возможность взять верх и сделать самому то, что прежде она делала за него. Таким образом, эта материнская функ­ция приводит к ощущению достижения самостоятельности у ре­бенка. Отсюда мы можем заключить, что здесь встает вопрос пра­вильного выбора времени, «ошибка», совершенная прежде, чем ребенок сможет справиться с заданием, будет травматичной, и ре­бенок будет чувствовать свою ответственность за нее. Я совершил ошибку, я ответственен за разрыв связи. Это чувство неудачи в достижениях и поддержании связи с любимым человеком, будь то мать, отец, сиблинг, другой заботящийся человек, может иметь да­леко идущие последствия. Когда отношения заканчиваются, на­ряду с болью утраты присутствует нарциссическое повреждение того, кто был оставлен: стыд, унижение, нарушение самооценки. Последствиями становятся отвержение, стыд, ярость и ненависть к самости, которая становится объектом стыда. Ощущение себя нелюбимым и нежеланным приводит к дальнейшей ненависти к себе, к стыду от переживания стыда. Все это вызывает отстранен­ность от мира других людей, тех, кто мог бы вывести человека из этого изолированного состояния.

5. Различные формы проявления стыда
5.1 Меланхолия или депрессия
Еще на раннем этапе своей исследовательской и терапевтической деятельности 3. Фрейд обратился к рассмотрению меланхолии. Поначалу он считал, что меланхолия возникает как следствие перенесенной реальной утраты или фантазии об утрате. Затем Фрейд заметил, что меланхолия отличается от нормальной эмоции скорби, проявляясь в пониженном настроении, потере интереса к внешнему миру,  утрате  способности  любить,  заторможенности  всякой продуктивности и понижении чувства собственного достоинства. Это находит выражение в упреках самому себе и перерастает в бредовое ожидание наказания. В работе «Скорбь и меланхолия» [7] 3. Фрейд отмечал, что в отличие от скорбящего человека, меланхолик демонстрирует чрезвычайное понижение чувства собственного Я, его оскудение. Если при скорби бедным и пустым становится окружающий человека мир, то при меланхолии таким становится его Я. В описании 3. Фрейда меланхолик характеризуется следующим образом: «Больной изображает свое Я мерзким, ни на что не способным, аморальным, он упрекает, ругает себя и ожидает изгнания и наказания. Он унижается перед любым человеком, жалеет каждого из своего окружения за то, что тот связан с таким недостойным человеком, как он. Он не понимает перемены, которая в нем произошла, но распространяет свою самокритику и на прошлое, утверждая, что никогда не был лучше. Картина такого — преимущественно морального — тихого помешательства дополняется бессонницей, отказом от пищи и психологически в высшей степени примечательным преодолением влечения, благодаря которому все живое продолжает жить» [7, стр. 86].
То, что в классическом психоанализе 3. Фрейда понималось под меланхолией, в настоящее время чаще всего обозначается понятием депрессии. У депрессивных пациентов чувства вины и стыда становятся отличительным признаком личности. Они готовы постоянно извиняться, словно чувствуя, что могут причинить вред, в своем поведении склонны прощать обиды, разрешая все моральные сомнения не в свою пользу. Для них характерно болезненное самоуничижение, эти люди находят удовлетворение в самокомпрометации. В действительности за различного рода самообвинениями депрессивного пациента скрывается много агрессии, развернутой на себя. Его упреки являются ничем иным, как упреками в адрес объекта любви, но перенесенными на собственное Я. Обходным путем через самонаказание такой человек стремится отомстить первоначальному объекту любви. Он мучает свою любовь посредством болезни и впадает в заболевание, чтобы тем самым не показать свою враждебность по отношению к объекту любви.
В депрессивных проявлениях содержатся различные ситуации оскорбления, разочарования, обиды, которые привносят в отношения с людьми противоположность любви и ненависти. Доставляющее удовольствие самоистязание означает удовлетворение направленных на объект тенденций ненависти и садизма, которые оказываются повернутыми и обращенными в сторону собственной личности. 3.Фрейд полагал, что проявляемый таким образом садизм раскрывает загадку склонности к самоубийству при меланхолии.
Реальный смысл депрессии — внутренний траур, утрата нарциссического объекта, образующего самость, т.е. чувства ценности. Испытываемое  страдание  существенным  образом  связано  с обесцениванием нарциссического образа себя, каким бы не был фактор стечения обстоятельств. Это то, что лучше объясняет страх быть покинутым или страх утраты объекта, который характеризует экономию депрессии, а скорее так называемое «аналитическое» объектное отношение, представляющее собой нечто вроде позитивной попытки  постоянного  восполнения  испытываемой  внутренней нехватки. С точки зрения теории объектных отношений, внутренний нарциссический объект у депрессивных субъектов не был установлен удовлетворительным образом. Поэтому траур — это в большей степени недосоздание, нежели утрата.

5.2 Обсессивно-компульсивные нарушения
Обсессивно-компульсивные нарушения  являются одним вариантом невротического проявления чувства вины. При обсессивно-компульсивном неврозе человек ощущает навязчивые мысли как повторяющиеся, однообразные, навязанные извне и помимо его воли, а их содержание воспринимается как странное, неуместное, непристойное. Компульсивное поведение человека характеризуется желанием выполнять бессмысленные действия, которые становятся стереотипными и ритуальными.
Люди обсессино-компульсивной структуры характера были описаны 3. Фрейдом как методичные, упрямые, скупые; другие описывают их как упорных, дисциплинированных, перфекционистов, пунктуальных, дотошных, скупых, экономных, склонных к умствованию и резонерству по незначительным поводам. Эти пациенты склонны скорее думать и делать, чем чувствовать и переживать.
3. Фрейд обратил внимание, что многие черты обсессивно-компульсивных личностей, обычно встречающиеся у них в сочетании друг с другом (чистоплотность, упрямство, пунктуальность, тенденция к сдерживанию и утаиванию), представляют собой результат сценария, по которому происходит приучение к туалету. 3. Фрейд открыл анальную образность в языке, сновидениях, воспоминаниях и фантазиях этих пациентов [7].
3. Фрейд доказывал: приучение к туалету обычно представляет собой первую ситуацию, когда ребенок оказывается вынужденным отказаться от того, что для него естественно, в пользу того, что социально приемлемо. Значимый взрослый и ребенок, которого обучают слишком рано или слишком строго в атмосфере мрачной родительской сверхзаинтересованности, вступают в борьбу за власть, и ребенок обречен на поражение. Состояние, когда ребенка контролируют, осуждают и заставляют вовремя исполнять требуемое, порождает у него чувство гнева и агрессивные фантазии — нередко о дефекации, которую ребенок, в конечном счете, ощущает как плохую, садистическую, грязную и постыдную часть себя. Потребность чувствовать себя скорее контролируемым, пунктуальным. Чистым и разумным, чем неподконтрольным, хаотическим, беспорядочным, и ограничивать себя в проявлениях таких эмоций, как гнев и стыд, становится существенной для поддержания самоидентичности и самоуважения.
Образуется жесткое и гиперморальное Супер-эго, которое действует по принципу «все или ничего». Внутриличностный конфликт обсесивно-компульсивных личностей сопровождается усилением страха и чувства вины, в основе которых лежит амбивалентное отношение к интроецированным родительским фигурам. Происходит столкновение Супер-эго и регрессивных тенденций, направленных на возврат к ранней стадии анально-садистического развития
Базовый аффективный конфликт у обсессивных и компульсивных людей — это гнев (в состоянии под контролем), борющийся со страхом (быть осужденным и наказанным). При этом этот аффект нем, не проявлен, задавлен или рационализирован. Слова используются, чтобы скрывать чувства, а не выражать их.

5.3 Комплекс неполноценности
Так называемый комплекс неполноценности очень тесно связан с беспокойством, вызываемым стыдом. Он основан на идее, что определенные части личности оцениваются как ущербные (я могу ощущать себя уродливым, невежественным, бесталанным, небольшого роста, толстым, непопулярным и т. д.). Такие мысли сопровождаются сильным чувством недовольства собой, даже ненависти к самому себе. Зависть и ревность тоже играют свою роль. Мы завидуем всем тем, кому, похоже, улыбнулась судьба. Мы невольно сравниваем себя с другими, особенно с теми, кого считаем во многом лучше нас. Для людей с острым чувством собственной неполноценности открытое соперничество часто связано со стыдом. Участие в том или ином соревновании может выявить самонадеянную переоценку самого себя. Поэтому чувство соперничества маскируется стыдом. Но как преодолеть тяжкое чувство собственной неполноценности? Большей частью только неудовлетворительные или нереалистичные средства приходят нам на ум. Например, мы рассуждаем так: «Если бы только я не был таким забитым, если бы только я был находчивее, привлекательнее, умнее, стройнее. Если бы только у меня не было такого безобразного носа или плохой кожи». За такими желаниями изменения в лучшую сторону обычно скрывается идеальный придуманный образ самого себя, суть которого не так легко ухватить. Реально же мы чувствуем лишь угнетающее расхождение между придуманным образом, который нам хотелось бы воплотить, и нашим чувством несоответствия на его фоне. Иногда такой придуманный образ проявляется через проекции. Идеализация — не всегда только защита. Иногда мы проецируем наш это идеал на других в надежде хоть чуть-чуть «влезть в их шкуру» или хотя бы стать похожими на них.
Кто устанавливает стандарт, по которому я меряю свое достоинство или его отсутствие? Когда кто-то испытывает чувство собственной неполноценности, он принимает этот стандарт безоговорочно, покорно воспринимая его, как указание неоспоримо авторитетного знатока. Одной из задач психотерапии является переоценка этого одобряющего/осуждающего авторитета. Большую свободу можно ощутить, обнаружив бессознательные связи между таким авторитетом и системами ценностей, воплощенными в значимых других из нашего прошлого.
Во многих случаях такой осуждающий авторитет соответствует не только интернализированной системе родительских ценностей, но и грандиозной самости. Это особенно справедливо, когда доминирует некоторый перфекционизм: «Кем бы я не был, чего бы я не достиг — это не будет достаточно хорошим». Поиск совершенства становится тогда всепоглощающим занятием, хотя этот первоначальный запал улетучивается при малейшем разочаровании. Любое проявление своих недостатков становится причиной стыда, толкая человека в пучину унижения и ненависти к себе. В то же самое время он стыдится даже иметь желание когда-нибудь достичь чего-то выдающегося.
Здесь мы могли бы остановиться и задать вопрос — всегда ли в основе комплекса неполноценности лежат невыполнимые требовании внутреннего судьи? Не может ли это также быть осознанием своей реальной неадекватности, тем самосознанием, которое могло бы подсказать личности воспользоваться полезными обучающими программами? В чем различие между комплексом неполноценности и пониманием своей «действительной» неполноценности, причем и то и другое может вызывать стыд? Другими словами, что является критерием нашей оценки? Аналитическая психология Юнга считает, что критерий (от греческого krites — судить) в конечном итоге имеется у каждого из нас. Если мы научимся слушать внимательно, то сможем различить что-то наподобие «голоса» внутренней Самости и выработать восприимчивость к тому, что «звучит» для нас как истинное. Такой внутренний голос не бывает громким, и может зазвучать только после многих «проб и ошибок».
С практической точки зрения лучше всего рассмотреть различные интерпретации чувства собственной неполноценности и учитывать материал сновидений, если они есть. Тогда мы сможем обнаружить, является ли ощущение неполноценности отдельных своих частей правильным. Приведут ли наши несовершенства к комплексу неполноценности, зависит от отношения к своим недостаткам и от того, вызовут ли специфические недостатки — ума, тела, характера — глобальную отрицательную самооценку.
Комплексы имеют архаические корни. Следовательно, когда они начинают доминировать, то передают отношение «все или ничего». Осознание конкретных специфических недостатков перерастает затем в убежденность в своей полной ничтожности — благодатную почву для склонности к стыду.
Комплекс неполноценности связан с сильной чувствительностью к стыду. Альфред Адлер, который первым ввел этот термин, считал, что отчаянное желание достичь личной значимости (Geltungsstreben — честолюбивый замысел, Geltungssucht — честолюбие) следует рассматривать как «сверхкомпенсацию», как реакцию на бесконечный стыд, который личность испытывает за предполагаемую собственную неполноценность. В терминах современной теории нарциссизма это будет эквивалентно идентификации с грандиозной самостью, которая проявляется как «нарциссическая грандиозность». Конечно, такая раздутая грандиозность грозит рассыпаться, как карточный домик, при малейшем ударе. Одним из способов избавления от бездны стыда является чувство ярости из-за наглости того, кто осмеливается подвергнуть сомнению мою грандиозность. Однако в «момент истины» мы можем ощутить стыд, который сигнализирует об отклонении от «чистой» правды в понимании Аристотеля. Другими словами, можно научиться осознавать свои инфляции. И когда найдется отражающее их зеркало, мы сможем здоровым образом устыдиться наших преувеличенных, иллюзорных желаний.
Другой способ отделаться от чувства собственной неполноценности и постоянной опасности стыда заключается в том, чтобы избегать человеческих контактов, прятаться за персоной, маской, изображающей холодность и отрешенность. Многие из тех, кто страдает от этой проблемы, просто изумились бы, узнав, что другие считают их гордыми и надменными, и что в этом источник их непопулярности. Это не совпадает с их собственным чувством неполноценности и страхом стыда. Они попадают в порочный круг, в следующий психологический паттерн: «Я должен уберечь себя от того, чтобы другие узнали, что я на самом деле ничего собой не представляю, так как это толкнет меня в бездонную яму стыда — я буду вычеркнут, занесен в черный список и презираем всю оставшуюся жизнь. Так как страх стыда заставляет меня насколько возможно избегать контактов, я становлюсь изолированным от других людей. По-видимому, никто не хочет иметь со мной дело, что в лишний раз подтверждает ту низкую оценку, которую я даю себе сам. И чем сильнее я ощущаю свою неполноценность, тем больше мне хочется избегать общения». Для разрыва такого порочного круга требуется длительный курс психотерапии.
Противоположная установка у тех, кто спекулирует своим чувством неполноценности, рассказывая веем и каждому о своих недостатках, независимо от того, хотят ли их слушать. Это еще одна форма защиты от внутренних страдании. Она несет с собой надежду, что человек заслужит уважение именно благодаря такой самокритике. За таким поведением обычно лежит бессознательное стремление самому раскрыть свои больные места, чтобы не позволить это сделать другим. Здесь целью является сохранение контроля. Показывая осведомленность о своих собственных слабых сторонах, человек лишает других возможности нападать на него.
От такого поведения недалеко до другой формы зашиты, навязанной комплексом неполноценности: необходимости постоянного самоконтроля и надзора за собой, чтобы избежать обнаружения своих недостатков.
Конечно, общественная жизнь, равно как и рост сознательности немыслимы без самоограничений, которые всегда основаны на наблюдении за собой. В конечном счете, психотерапия и анализ предполагают способность направлять внимание на самого себя. Но следует отличать такое самосознание от навязчивой тенденции контролировать себя. Избыточный самоконтроль исключает спонтанность, заменяя ее различными формами подавления, которые становятся мишенью для дальнейшей критики со стороны «внутреннего ока». Хотя можно попытаться компенсировать это наглостью, большей частью такое поведение ведет лишь к новому витку спирали. Навязчивый самоконтроль вызывает подавление; подавление вызывает стыд, а усиливающееся в результате наблюдение за собой ведет к еще большему подавлению.
Способность к наблюдению за собой появляется впервые в возрасте около 18 месяцев в процессе развития фазы «вербальной самости». Она совпадает с осознанием того, что на себя можно смотреть глазами других. Личности, страдающие комплексом неполноценности и испытывающие необходимость постоянно контролировать себя, имеют «внутреннее око», всегда нетерпимое, критичное и уничижающее. Следовательно их «самость» обесценивается изнутри, хотя одновременно подвергаясь наблюдению со стороны других, человек воспринимает их как строгих и не одобряющих его. Это похоже на то, как если бы его заставляли постоянно оценивать себя со стороны.
В целом, навязчивый самоконтроль становится проблемой только в присутствии других. Рассматривая себя чужими глазами, мы теряем доступ к своему собственному источнику спонтанности. Мы беспрестанно ощущаем чужие взгляды, которые воспринимаем как критические и неодобрительные.

5.4 Смущение и стыдливые желания
Теперь перейдем к рассмотрению стыда как реакции, которая необязательно является следствием комплекса неполноценности, а скорее вызвана бесконтрольным поведением, которое «может случиться с кем угодно» и ведет к некоторому нарушению границ стыда. Я говорю о ситуациях, вызывающих смущение. Появление стыда в этих случаях обычно явление временное, возникающее, когда определенные части личности, которые «никого не касаются», внезапно и ненамеренно дают о себе знать. Сильное волнение или излишнее усердие могут способствовать ошибочному проскальзыванию чего-то такого, что осталось бы в ином случае под контролем. Например, кто-то может сделать критическое придирчивое замечание о работе преуспевающего коллеги. Позднее он осознает, что это замечание было вызвано отчасти завистью, и в результате почувствует себя ужасно и смутится. Теперь ему захочется смягчить свою критику юмором, небрежным замечанием типа: «Надеюсь, вы не услышали ноток зависти в моих словах?» Произнеся это, он вроде бы и поведал слушателям о своей зависти, но одновременно снизил ее значение хотя бы тем, что не скрывает от себя этого чувства. Теперь, думая каждый раз о тех троих, кто слышал эту критику, его охватывает смущение и стыд, потому что в их глазах он — завистник. Ситуация не оставляет ему другого выбора кроме, как быть терпимым к этой темной стороне своей личности и смириться с фактом, что другие тоже видят ее. Чем более четкие и узкие границы у стыда, чем больше они ограничивают нашу свободу и спонтанность, тем сильнее вероятность того, что сдерживаемые чувства вырвутся из бессознательного.
Как только в центре внимания оказывается тема тела и секса, появляется и архетипический стыд наготы даже, если эта тема широко обсуждается в современном обществе или в вашей семье. В конкретных воспитательных программах сексуальные проблемы и обнаженность могут обсуждаться открыто и честно, но чувства стыда никак нельзя избежать. Особенно в пору полового созревания определенные ситуации неизменно вызывают покраснение — реакцию, которая часто выражает стыд, смешанный с желанием. Мы могли бы назвать это явление «стыдливым желанием» и отнести к нему приятное возбуждение, испытываемое в любви и сексе. С одной стороны, стыд может очень сильно снизить радость любви. С другой стороны, неприкрытая похоть может грубо нарушить границы стыда (все виды изнасилования служат тому наиболее ярким примером). Но имеется множество любовных ситуаций, когда чувство стыда усиливает сексуальное желание. Если примитивная похоть в какой-то степени сопровождается чувством стыда, то ее можно смягчить, «очеловечить» — побуждение к немедленному удовлетворению желания можно сдержать и направить на фантазии, ощущения и переживания.
Конечно, стыдливые желания не ограничиваются только любовными ситуациями. Они могут также проявляться, когда человек внезапно становится центром внимания, на него обрушивается поток комплиментов на публике, или его просят произнести речь. Такие ситуации могут вызвать смущение, но способны также принести нарциссическое удовлетворение, если человек умело воспользуется обстоятельствами. Смущение, которым мы часто реагируем на восхищение и похвалу, можно отнести к стыдливому желанию: мы и смущены и испытываем удовольствие.
Стыдливые желания выражают нашу амбивалентность, комбинацию «да» и «нет». Хотя мне и хочется, чтобы все видели и восхищались моим прекрасным телом, высокими доходами или удивительным талантом, в то же самое время я боюсь, что эти желания станут слишком уж очевидными и вызовут стыд. Другие могут посчитать мою радость неуместной и стыдной. Иногда мое страстное желание берет верх над осторожностью, и я поступаю вопреки своему подсознательному чувству стыда. А затем, в других случаях, стыд вновь преобладает, и я прячусь в свою раковину.
Решающее значение имеет то, насколько я способен принять себя, включая и свои темные стороны. Именно это в большой степени определяет силу моего страха быть увиденным «беспощадным оком» или совершить ошибку, которая выставит меня смешным.

5.5 Унижение
Унижение ощущается острее, чем смущение или стыдливое желание. В истоке этого чувства мы часто обнаруживаем посягательство или неприкрытое попрание нашего человеческого достоинства теми, кто сильнее. Например, кто-то мог оказаться жертвой физического или эмоционального насилия. В тон ситуации он подавил свой гнев, который обычно встает на защиту своего достоинства. Ему очень стыдно за это. Такой непомерный стыд вызван осознанием того, что его унизили и надругались. Теперь он начинает думать, что другие смотрят на него презрительно, свысока, прикрывшись сожалением. Возможно, это объясняет, почему так много женщин предпочитают умалчивать о своем изнасиловании. Они не хотят выглядеть униженными и оскорбленными жертвами и терпеть бесконечный позор.
Унижение связано с проявлением силы и бессилия. Человек испытывает унижение от тех, кто наделен властью. Может произойти потеря автономности, когда человек вынужден прислуживать, превращаться в подобие слуги. Будет ли такая потеря независимости и силы восприниматься как позорная деградация, зависит от оценки степени своей свободы. Автономность и свободная воля могут быть сопряжены с обязательствами, перекладывание, которых на кого-то другого удобно для эго. В конце концов, наша автономность всегда ограничена, и мы в определенной степени зависимы не только от других, но и от состояния здоровья, нашей конкретной судьбы и, наконец, от силы бессознательного, Таким образом, нам следует быть открытыми и восприимчивыми к этим силам и внимательно изучать, чего они хотят от нас.
Создание связи между эго и бессознательным не означает, что мы позволяем сознанию с его свободой выбора стать пассивным инструментом бессознательного.
Идеализируя бессознательное, легко не заметить его опасности. Очень сильно желание познать мудрость бессознательного, обрести смысл жизни, покоряясь чему-то более величественному и трансперсональному — потребность, которую обычно удовлетворяют традиционные религии, и к чему призывают различные секты и их фанатичные гуру или диктаторы. Для фундаментализма есть почва не только в исламе, но и в христианстве, поскольку он позволяет своим последователям уцепиться за букву закона, присоединиться к тем, кто вещает истины с непоколебимой верой, и в стремлении к власти от их имени влиять на умы. В сектах фундаменталистов человек жертвует свободой и независимостью в обмен на гарантию знания того, на что можно положиться. Среди усиливающегося кризиса и упадка ценностей, которые переживает сейчас наша цивилизация, такие религиозные или псевдорелигиозные группы обещают спасение. Тот, кто верит этим обещаниям, не чувствует себя униженным. По-видимому, он отрекается от своего права критического мышления, своей автономности и ответственности добровольно и во имя высшего идеала. Но за этим кажущимся свободным выбором скрывается красивая приманка, которая ловит на жажде обретения смысла жизни — стремлении, исходящем из бессознательного.
Мы начинаем испытывать чувство стыда и унижения только тогда, когда сила бессознательного заставляет нас действовать вопреки нашей свободной воле и принципам. Вот почему невротические симптомы, ограничивающие наш свободный выбор, такие как сильная тревога и навязчивое поведение, вызывают повышенную стыдливость. И пагубные привычки, которые время от времени вырабатываются у нас против нашей воли, могут самым унизительным образом нанести урон нашему самоуважению. Например, у алкоголиков стыд, сопровождающий чрезмерное увлечение спиртным, часто становится таким сильным, что его приходится преодолевать дополнительными дозами алкоголя. Но чувства унижения и стыда могут также происходить от повышенной ранимости. Безобидные замечания или слегка пренебрежительное отношение могут быть восприняты как попытки унизить, если затрагивают больное место. Некоторые люди реагируют на такие «уколы» обидой, яростью или клятвой мщения.
Иногда только сторонний наблюдатель может заметить, что кто-то находится в унизительной ситуации. Сам человек, похоже, ничего не подозревает и на удивление безучастен. С большим усилием можно «открыть» ему глаза, но это не всегда оправдано этически.
Например, в семейной терапии встает вопрос, следует ли обратить внимание одного из партнеров, что он бессознательно допускает, чтобы другой доминировал и эксплуатировал его. Аналогичная ситуация наблюдается, когда кто-то настроен убедить членов некоторых групп или учреждений, что их заставляют вести себя по-рабски покорно. Для самого же убеждаемого членство в группе может отвечать его потребности в служении высокому идеалу. И кто возьмется определить, выполняет ли он сознательную задачу в жизни или просто отрицает свою ответственность, компенсируя при этом свое чувство стыда?
Решающий фактор в таких случаях заключается в том, добровольно ли человек принял на себя эти обязательства, и была ли у него свобода выбора.

5.6 Мазохизм
Унизительная покорность иногда ощущается как сильная потребность, даже принося сексуальное удовольствие. Человек может связаться с теми личностями или группами, которые будут его унижать, заставлять испытывать стыд и мучить. Хотя люди со стороны, в том числе и терапевты, могут возмутиться и попытаться освободить жертву от ее унизительной роли, все эти усилия обречены на провал, пока унижение является потребностью, которая сознательно или бессознательно связана с удовольствием.
Термин «мазохизм» используется для описания желания испытывать боль и унижение. Он относится к сексуально возбуждающему желанию испытать муки, зависимость и унижение. Не каждая форма мазохистического поведения проявляется на сексуальном уровне, но всегда присутствует, часто бессознательное, желание испытать унижение и боль.
Мазохизм — это чувство приятного удовлетворения, которое достигается при истязании или унижении другими или самим собой. Однако приятная сторона страданий часто отрицается, подавляется или скрывается. Каждый психотерапевт сталкивается с пациентами, которые хотя и обратились за помощью, упрямо сопротивляются любому улучшению, любому облегчению страданий. Скрытая мазохистическая черта у таких пациентов может проявиться только со временем, когда такое сопротивление приведет к «негативной терапевтической реакции». Но даже если человек испытывает удовольствие или удовлетворение при унижении, боли и подчинении, он может при этом еще испытывать сильное чувство стыда за свой мазохизм. В сексуальном мазохизме, когда удовольствие достигается посредством боли, бичевания, связывания или рабства, эти извращенные желания могут одновременно сопровождаться стыдом. Часто человек боится, что, если узнают о его извращениях, то он будет опозорен, станет мишенью всеобщего порицания. Таким образом, мазохистические желания ограничены интимной сферой. Они редко эго-синтонные. Человек может действительно страдать от того, что подвержен извращениям и ненормален.
Мазохизм более ментальной и психосоциальной природы часто требует рационализации или идеализированной цели, чтобы получить дозволение от эго. Например, человек посвящает себя высоким целям или людям, которые олицетворяют для него эти идеи. Когда это возносит его в трансперсональные, религиозные или политические области, в которых приняты великие жертвы, то часто трудно установить различие между человеком, который жаждет мазохистического удовлетворения и тем, кто на самом деле отказался от своего эго. Конечно, не все нарушения, от которых страдают дети, ведут к мазохистическому поведению. В некоторых случаях возникает «нарциссический гнев», когда садистские фантазии становятся обращенной стороной реакции ребенка. Гнев, порожденный прежними унижениями, который подавлен и вытеснен из-за страха наказания и потери любви, может проявиться в зрелом возрасте. Человек с таким паттерном легко находит оправдание для своих вспышек гнева или пытается отомстить за прошлый позор в надежде восстановить утраченное чувство собственного достоинства и нарциссическое равновесие. Но если роль рассерженного мстителя противоречит его эго идеалу, то появляется чувство морального стыда. Важно, чтобы такой архаический гнев был выражен в терапевтической ситуации и был распознан аналитиком. Необходимо предпринять все возможное, чтобы не дать этому гневу оставаться отщепленным от сознания и продолжать свое порочное влияние автономно в мазохистической или в садистской форме.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Стыд и вина — это совершенно разные переживания. Человек, испытывающий стыд и человек, испытывающий вину, по-разному переживают провал и неудачу. Неудачу стыдящийся человек ощущает как жизненный провал, он чувствует себя неадекватным всему роду человеческому, не способным реализовать свои жизненные задачи, не соответствующим своим ожиданиям. Чаще всего это отражение родительских ожиданий.
Виновные чувствуют ошибку не в бытии, а в действии. Их беспокоит то, что они сделали неправильно и как это отразится на них и остальных. Их неудача состоит в их собственных обязательствах перед собой.
Стыд и вина проявляются в разных телесных реакциях. Стыд парализует, кровь приливает к лицу, колени слабеют, невозможно сделать шаг, несмотря на отчаянное желание убежать. Жертва стыда теряет контроль над своим собственным телом, что делает стыд еще более глубоким. Человек чувствует себя видимым насквозь, он разоблачен, уязвим и беззащитен, он превращается в ничтожество, нет никаких качеств в нем, чтобы искупить его недостатки. Мало того, что он презренная тварь, его еще все видят. Он сталкивается с непреодолимым чувством унижения и презрения к себе, теряет способность думать.
Вина редко может вызывать реакции всего тела, ощущения вины чаще всего являются смесью эмоций и мыслей, эти мысли могут быть болезненны, но это не физическая боль.
Чувства стыда и вины часто путают, хотя бы потому, что человек может их испытывать одновременно. Есть люди более склонные испытывать чувство стыда, другие – вины. Одни чувствуют стыд, другие вину, третьи и то и другое в одних и тех же ситуациях. Стыд – чувство, что ты плохой, а вина – что ты сделал что-то плохое.
Стыд затрагивает центральную идентичность человека, его целостную самость,  его сущность, вина – его  действие.
Чувство стыда формируется в раннем возрасте, с момента осознания им, что он – отдельный человек, который нуждается в родительской любви и принятии и может это потерять. Чувство вины появляется в более позднем возрасте, когда ребенок осознает, что у него есть социальные обязанности, поэтому ради любви близких он должен сдерживать свои эгоистические, агрессивные и сексуальные чувства.
Другой отличительной особенностью стыда является то, что незначительное событие может вызвать сильнейшее чувство стыда, т.к. оно тянет за собой множество предыдущих постыдных событий. Виновный человек обычно ожидает наказания пропорционального нарушению его моральных принципов или социальных норм. Виновного заботит в первую очередь то, что он совершил, а не его идентичность. Он может сильно мучиться от того, как он мог пасть так низко и со страхом ожидать сурового наказания, но он никогда не будет задаваться вопросом о своем праве на существование.
Центральный страх стыдящегося – это страх быть оставленным, брошенным и умершим от эмоционального голода. Стыд происходит из психического напряжения,  когда ребенок осознает свою отдельность от других, что за ним наблюдают и его оценивают. Желая продемонстрировать себя миру, ребенок может столкнуться с опустошающим родительским невниманием или необоснованным осуждением. Результатом может стать уменьшение радости и интереса по поводу мира. Ребенок идентифицируется с родительским неприятием, испытывая постоянный страх, что его не любят и могут бросить,  чувствует непреходящий стыд в глубине своего существа за свою плохость.
 Если ребенок получает достаточно внимания от родителей, он понимает, что хотя и не находится в центре мироздания, но все же может найти свое место в мире. Он привыкает, что родители видят его и одобряют увиденное. Он  постепенно привыкает к мысли, что мир не вращается вокруг него, все желания невозможно удовлетворить.
Стыд и вина играют важную сигнальную роль в психическом функционировании человека. Это ни плохие, ни хорошие чувства. Когда они чрезмерные, они парализуют и подавляют личность, когда они умеренные, они становятся внутренними ориентирами при взаимоотношениях с людьми. Нельзя ими пренебрегать, иначе человек не будет способным жить в обществе себе подобных. Стыд связан с развитием автономии, чувства принадлежности к миру, и способностью личности отвечать на требования реальности.  Он отражает наше растущее осознание того, что он, как и все мы, занимает очень небольшое место в этом мире, и часть того, что мы представляем, не может быть полностью принята остальными.
Чувство вины является результатом разрешения центрального конфликта, сопровождающего развитие личности человека, Эдипова конфликта. Это конфликт между животными, эгоистическими побуждениями и противоборствующими им силами, пытающимися перенаправить эту энергию в социально приемлемое русло. Вина наказывает человека изнутри, когда он делает или задумывает что-либо, что сам считает  противоправным.
Нормальное чувство вины служит человеку сигналом, что он находится в опасной зоне, когда, порой неосознанно, могут начать проявляться его агрессивные побуждения против других. Его совесть, принявшая традиционные ценности, требует отказа от своей агрессии. Страх внешнего наказания со стороны могущественных родителей преобразуется во внутреннее ограничение – совесть. Ее назначение – обеспечение выживания человеческого вида, как социального существа, это основа развития культуры человеческого общества.
Болезненный, затопляющий, проникающий в самую сущностную основу человека стыд, требует лечения, причем долгого и терпеливого.
Стыд прячется, обнаружение стыда болезненно и удваивает первоначальный стыд. Это чувство настолько непереносимо, что часто психика защищается от него с помощью отрицания,  избегания, перфекционизма, грандиозности, высокомерия заменяется другими чувствами, которые легче переносятся: ярость, презрение, отвращение. В процессе лечения человек учиться встречаться со своим стыдом, не используя защиты всегда, чаще набираясь смелости взглянуть реальности в глаза.
Цель терапии — в превращении болезненного стыда в умеренный полезный стыд. Умеренный стыд дискомфортен, но не слишком, он не презирает себя целиком, и, несмотря на первоначальное расстройство, может простить себя и сделать выводы, чтобы исправить ошибки. Умеренный стыд позволяет человеку отслеживать свои отношения с миром. Вместо старания уничтожить стыд, необходимо научиться использовать его в конструктивных целях как сигнал к изменению. В этом случае человек сможет регулировать свое поведение, чтобы нравиться окружающим без потери чувства базовой автономии, он сможет оставаться один без неодолимого страха брошенности., начнется движение от стыда к гордости, к чувству собственного достоинства.
Стыдящийся человек чувствует себя одновременно видимым и осуждаемым, его центральная идентичность не действительна, поэтому он ожидает оставления себя обществом. Он в глубине души уверен, что он недочеловек и не может принадлежать человеческому сообществу, он жаждет быть человеком… любимым и принятым. Целью терапии является превращение стыда в гордость, а страха брошенности — в успокаивающую уверенность.
Рациональное чувство вины помогает человеку поступать морально, относиться к другому сочувственно и великодушно, проявлять инициативу, исправлять свои ошибки. Причем рациональная вина соответствует реальным поступкам. Другое дело иррациональная вина, она подавляет человека неопределенными обвинениями, не связанными с актуальным поведением. Это чувство развивается в детстве. Когда ребенку трудно понять причины тех или иных событий и ответственность перепутывается, они приписывают себе ошибки взрослых, принося  в свою взрослую жизнь вину, и наказывают себя или дают обет безгрешности. Они настолько боятся проявления агрессии, что не могут не только самоутвердиться, но и даже защитить себя. Это иррациональная моральность, которая не решает проблему, а обходит ее. Человек, по сути, старается, не посягая на других, стать святым, подобным богу, развивая немыслимое самомнение, все дальше отводя себя от общества.
На самом же деле человек – ни святой и не грешник, а только ошибающееся человеческое существо, которое старается быть честным с собой и с другими людьми.

Поставленные в исследовании задачи в целом выполнены.

1) Были рассмотрены концепции вины и стыда в классическом психоанализе на основании трудов основателя психоанализа З. Фрейда.
Фрейд говорил о стыде как о важной силе обуздания сексуальных влечений, он пользовался термином Sham. Однако он верил, что сохранение культуры и цивилизованного общества по большей части зависело от притворства и лицемерия (а не от вины или моральных устоев) и в этом контексте пользовался понятием Schande (Фрейд 1915) [32].
По мнению Фрейда стыд связывается с сексуальностью (Фрейд, 1896) и впоследствии стыд является составной часть сексуального влечения или защиты от него (Фрейд, 1905)[32];
Что касается происхождения первоначального бессознательного чувства вины, которое описано более полно и подробно, и хорошо укладывается в структурную модель психики 3. Фрейд считал источником возникновения этого чувства является Эдипов комплекс (эротическое влечение мальчика к матери и враждебное чувство к отцу).
Чувство вины — это реакция на два преступных замысла: убить отца и иметь кровосмесительную связь с матерью. В основе данного чувства лежат исторические события, имевшие место в далеком прошлом, в первобытной орде,
Проблеме стыда Фрейд уделил наибольшее внимание в работе «Толкование сновидений» (1900, стр. 242-8) в которой он исследует сновидения, связывающие воедино наготу, стыд и желание спрятаться. В таких сновидениях переживание стыда определяется наличием присущих ему трех компонентов: запускающее событие  (нагота – выставление напоказ), аффект (стыд) и действие (спрятаться). И хотя Фрейд связывает такие сновидения с желанием показать себя (эксгибиционизмом), он цитирует большой отрывок из Гомера, замечательно вписывающийся в нашу тему.
Если вы бродите по незнакомой земле, далеко от вашего дома и всего того, что вам так дорого и мило, если вы видели и слышали множество вещей, познали страдания и заботу, несчастны и одиноки, тогда, без сомнения, однажды вам приснится сон о том, как вы подходите к своему дому; вы увидите его сияющим всеми волшебными цветами радуги, и самые сладкие, желанные и любимые образы двинуться вам навстречу. Затем вы внезапно осознаете, что вы в лохмотьях, голый и пыльный. Вас охватит непередаваемый стыд и ужас, вы начнете искать укрытие и попытаетесь спрятаться, и, наконец, вы проснетесь в холодном поту. Это старо как мир, это сон несчастного странника. [цитата по 32]
Если мы рассмотрим текст целиком, мы можем добавить интерпретацию Фрейда. Несчастный странник — это отвергнутый жалкий ребенок, который вынужденно одинок в этом мире. Его сон – это не исполнение подавленного инстинктивного желания, а повторение травматической ситуации или проигрывание обратной стороны удовольствия («по ту сторону принципа удовольствия»). Уязвимый, ранимый и чувствительный ребенок мечтает о родителях (желая теплоты и положительной оценки), и вдруг, неожиданно обнаруживает себя (вместе со своими инстинктивными желаниями) обесцененным. Осознавая это, он переживает стыд. Несчастный странник олицетворяет бессознательное чувство стыда.

2) Концепции вины и стыда в современных теориях психоанализа были проиллюстрированы на основании работ Э. Эриксона, К. Хорни, Б. Килборна и У. Кинстона.
Э. Эриксон отмечает решающее влияние взаимодействий с родителями на этой фазе на характер взаимоотношений, которые позже будут развиваться, колеблясь между полюсами любви и ненависти, уступчивости и упрямства, свободы самопроявления и запрета на нее.
С точки зрения Эриксона стыд связан с ощущением человека, что на него смотрят другие. Стыдящийся человек всегда выставлен на обозрение всему миру, он сознает, что на него смотрят: он чувствует себя неловко.
По мнению Эриксона это есть не что иное, как гнев, но обращенный на самого себя. Стыдящийся человек хотел бы заставить мир не смотреть на него, не замечать его «наготы». Он страстно хотел бы уничтожить «глаза мира».[30, стр. 241] Не в силах убрать эти осуждающие глаза, его единственным желанием остается самому стать невидимым.
К. Хорни считала, что сильное влияние на невротическую личность оказывают  одобрение   или   неодобрение   окружающих.   Она рассматривала роль культурных факторов в формировании чувства вины и подчеркивала зависимость человека от его социального окружения.
чувство вины и сопровождающие его самообвинения являются защитой от страха неодобрения,
Если 3. Фрейд считал бессознательные чувства вины препятствием к излечению тяжелых неврозов, что нашло отражение в его концепции негативной терапевтической реакции, то К. Хорни полагала, что в процессе анализа  следует обратить  внимание  на  природу невротических самообвинений, мешающих невротику понять реальные недостатки, и тех уловок, которые препятствуют излечению пациента, полагающего, что сами терзания совести делают его лучше других.
Одна из основных терапевтических целей психоанализа состоит в понижении уровня притязаний Сверх-Я и раскрытии функций чувства вины, состоящих в проявлении страха неодобрения, защиты от него и защиты от обвинений. Необходимо сперва показать невротику, что он требует от себя невозможного, а затем помочь ему осознать существо его, самообвинений, обвинений и достижений.
В работе Б. Килборна литературные произведения и психодинамическая теория и практика освещают друг друга ярчайшими красками. Основная идея Килборна состоит в том, что разработанный автором концепт «Эдипова стыда» исходит не из Эдипова конфликта или стадий развития а скорее соотносится с фигурой Софокла. [33]
Он описывает его как чувство поражения, уничтожающую самокритику, беспомощность (с одновременным чувством гнева за поражение, угрожающее самооценке и психической жизнеспособности.
Основным является противопоставление фантазий о внешнем облике и страха исчезновения. Эта полярность является неотъемлемой частью нашей идентичности.
Озабоченность внешним обликом – это часть переживания стыда и страх и желание исчезновения одновременно. Стыд соотносится с конфликтом идентичности.
В соответствии с современным психоаналитическим пониманием, Килборн помещает в центр своего теоретического объяснения опыт восприятия себя Другим, как личности со своим внутренним миром, иными словами чувство существования себя и самость развиватся путем ощущения, что Другой признает существование внутреннего мира пациента, его мыслей и чувств.
Автор рассматривает стыд как проявляющий себя в поведении, ощущаемый субъективно, мысленно стоящий перед глазами во время собственного поведения,  и на который реагирует реальный или воображаемый другой, исходя из реакций которого индивид «узнаёт» или не узнаёт о том, что он чувствует. Следовательно это стыд  относительно собственного Я, ощущаемым во взаимодействии с другим, я стыжусь того, как, согласно моему представлению, я выгляжу перед вами. Стыд  связан не только с внешними проявлениями (то есть, как я выгляжу перед вами), но также с воображаемыми проявлениями (то есть, как, согласно моему представлению, я выгляжу перед вами) [33]. Попытка осуществления контроля над тем, как ты выглядишь в глазах других людей, связана с попытками контроля над собственными чувствами.  Стыд  всегда влечёт за собой попытки регуляции чувств.
Чрезмерный  стыд  ведет к утрате Я. Бессознательный  стыд  по поводу собственной слепоты относительно столь базисной утраты делает нас столь зависимыми от того, какими мы выглядим в глазах других людей (и /или от наших представлений о том, что думают о нас другие люди), что мы можем утрачивать наши собственные «Я».
Уоррен Кинстон обобщил работы практически всех основных авторов психоаналитического и непсихоаналитического круга, посвященные проблеме переживания стыда
Стыд переживается не просто по причине несовершенства, неправильных действий или несоответствия между тем, кто ты есть на самом деле и тем, кем ты хочешь быть. Это скорее приведет к переживанию чувства вины, неудачи, неполноценности, и будет связано с душевной болью. Эго идеал играет важную роль в таких формах психического функционирования, и если развитие было удовлетворительным, любовь и одобрение не будут полностью уничтожены, и возникновение стыда не будет неизбежным. Также нельзя связывать стыд только с инстинктивным выражением. Скорее переживание стыда это неприятное ощущение, связанное с поддержанием нарциссического равновесия.
Хотя Супер-эго/Эго-идеал является ключевым внутренним регулятором нарциссического равновесия, ему приходится уступать давлению со стороны внешнего мира и внешних воздействий для поддержания нарциссического баланса. Если принять этот факт, возникнут серьезные последствия, потому что внешние проявления так часто, так легко и естественно затрагивают ребенка.
Все родители используют свое положение, чтобы получить от ребенка пищу для нарциссизма. Если это не получается, ребенок незаслуженно страдает и может впоследствии быть эмоционально неполноценным. В патологических случаях родительские запреты, предписания или ценности по большей части индивидуалистичны, нестандартны и служат в первую очередь для собственного развлечения, забавы, и лишь затем целям воспитания. Такие меры воздействия направлены на спасение родительского нарциссизма и нарушают права развивающегося ребенка. Это становиться серьезной проблемой в обществе, и необходима ответственность, правдивость, справедливость, честность и осознание психической реальности. Ответ ребенка «закрыться». Это и есть этимологический корень «стыда». Его переживания теряются в материнских репрезентациях через проецирование, а внутри через подавление под защитным покрывалом. Этот исключительно нарушенный паттерн взаимодействия родитель-ребенок был приведен, чтобы помочь нам поместить стыд в рамки теоретической модели, являющейся корректной с точки зрения феноменологии. Стыд инстинктивно присущ человеческой природе потому, что, как описано выше, здоровое родительское воспитание включает в себя насильственную социализацию и нарциссическое удовлетворение ребенком.
Предлагаемая позиция такова: «способность переживать стыд» также важна, как и «способность чувствовать вину». Вина  хорошо описана с помощью теории инстинктов и структурной модели психики. Она предполагает, что мы осознаем, когда наша  агрессия причиняет вред тем, кто нам дорог или тем, кто в состоянии нас наказать. Стыд, похоже, относится скорее к теории индивидуации, и его феноменология с большой долей успеха описана в терминах объектных отношений. Стыд подразумевает осознание наличия выбора, возможных вариантов, поступить разрушительно или созидательно.

3) Были изучение проявления стыда в психоаналитической практике.

Меланхолия или депрессия
То, что в классическом психоанализе 3. Фрейда понималось под меланхолией, в настоящее время чаще всего обозначается понятием депрессии. У депрессивных пациентов чувства вины и стыда становятся отличительным признаком личности.
Для них характерно болезненное самоуничижение, эти люди находят удовлетворение в самокомпрометации. В действительности за различного рода самообвинениями депрессивного пациента скрывается много агрессии, развернутой на себя.
Реальный смысл депрессии — внутренний траур, утрата нарциссического объекта, образующего самость, т.е. чувства ценности. Испытываемое  страдание  существенным  образом  связано  с обесцениванием нарциссического образа себя, каким бы не был фактор стечения обстоятельств.
С точки зрения теории объектных отношений, внутренний нарциссический объект у депрессивных субъектов не был установлен удовлетворительным образом. Поэтому траур — это в большей степени недосоздание, нежели утрата.

Обсессивно-компульсивные нарушения
Обсессивно-компульсивные нарушения  являются одним вариантом невротического проявления чувства вины. При обсессивно-компульсивном неврозе человек ощущает навязчивые мысли как повторяющиеся, однообразные, навязанные извне и помимо его воли, а их содержание воспринимается как странное, неуместное, непристойное. Компульсивное поведение человека характеризуется желанием выполнять бессмысленные действия, которые становятся стереотипными и ритуальными.
Базовый аффективный конфликт у обсессивных и компульсивных людей — это гнев (в состоянии под контролем), борющийся со страхом (быть осужденным и наказанным). При этом этот аффект нем, не проявлен, задавлен или рационализирован. Слова используются, чтобы скрывать чувства, а не выражать их.

Комплекс неполноценности
Так называемый комплекс неполноценности очень тесно связан с беспокойством, вызываемым стыдом. Он основан на идее, что определенные части личности оцениваются как ущербные.
Такие мысли сопровождаются сильным чувством недовольства собой, даже ненависти к самому себе. Зависть и ревность тоже играют свою роль. Мы завидуем всем тем, кому, похоже, улыбнулась судьба. Мы невольно сравниваем себя с другими, особенно с теми, кого считаем во многом лучше нас. Для людей с острым чувством собственной неполноценности открытое соперничество часто связано со стыдом. Участие в том или ином соревновании может выявить самонадеянную переоценку самого себя. Поэтому чувство соперничества маскируется стыдом.
Во многих случаях осуждающий авторитет соответствует не только интернализированной системе родительских ценностей, но и грандиозной самости. Это особенно справедливо, когда доминирует некоторый перфекционизм: «Кем бы я не был, чего бы я не достиг — это не будет достаточно хорошим». Поиск совершенства становится тогда всепоглощающим занятием, хотя этот первоначальный запал улетучивается при малейшем разочаровании. Любое проявление своих недостатков становится причиной стыда, толкая человека в пучину унижения и ненависти к себе. В то же самое время он стыдится даже иметь желание когда-нибудь достичь чего-то выдающегося.

Смущение и стыдливые желания
Как только в центре внимания оказывается тема тела и секса, появляется и архетипический стыд наготы даже, если эта тема широко обсуждается в современном обществе или в вашей семье. В конкретных воспитательных программах сексуальные проблемы и обнаженность могут обсуждаться открыто и честно, но чувства стыда никак нельзя избежать. Особенно в пору полового созревания определенные ситуации неизменно вызывают покраснение — реакцию, которая часто выражает стыд, смешанный с желанием. Мы могли бы назвать это явление «стыдливым желанием» и отнести к нему приятное возбуждение, испытываемое в любви и сексе. С одной стороны, стыд может очень сильно снизить радость любви. С другой стороны, неприкрытая похоть может грубо нарушить границы стыда (все виды изнасилования служат тому наиболее ярким примером).
Смущение, которым мы часто реагируем на восхищение и похвалу, можно отнести к стыдливому желанию: мы и смущены и испытываем удовольствие.

Унижение
Унижение ощущается острее, чем смущение или стыдливое желание. В истоке этого чувства мы часто обнаруживаем посягательство или неприкрытое попрание нашего человеческого достоинства теми, кто сильнее.
Унижение связано с проявлением силы и бессилия. Человек испытывает унижение от тех, кто наделен властью. Может произойти потеря автономности, когда человек вынужден прислуживать, превращаться в подобие слуги.

Мазохизм
Унизительная покорность иногда ощущается как сильная потребность, даже принося сексуальное удовольствие.
Термин «мазохизм» используется для описания желания испытывать боль и унижение. Он относится к сексуально возбуждающему желанию испытать муки, зависимость и унижение.
Мазохизм — это чувство приятного удовлетворения, которое достигается при истязании или унижении другими или самим собой. Однако приятная сторона страданий часто отрицается, подавляется или скрывается.
Но даже если человек испытывает удовольствие или удовлетворение при унижении, боли и подчинении, он может при этом еще испытывать сильное чувство стыда за свой мазохизм.
Итак, в ходе теоретического исследования все поставленные задачи были решены.
Проведенное  исследование  происхождения, феноменологии и проявлений чувств вины и стыда на примере работ классического и современного психоанализа может иметь практическое значение для специалистов психотерапевтических центров, кризисных стационаров, при работе с детьми и взрослыми, а также использоваться студентами в освоении курса психоанализа.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
1) Бержере Ж. Психоаналитическая патопсихология: теория и клиника. — М.: МГУ, 2001.
2) Килборн Б. «Исчезающие люди: стыд и внешний облик» — М.: Когито-центр, 2007.
3) Килборн Б. «Исчезающий некто: Кьеркегор,  стыд   и  Я» — журнал практической психологии и психоанализа, №1 март 2007.
4) Кохут К. Анализ самости: систематический подход к лечению нарциссических нарушений личности. — М.: Когито-центр, 2003.
5) Кохут К. Восстановление самости. — М.: Когито-центр, 2002.
6) Лапланш Ж., Понталис Б. Словарь по психоанализу. — М.: ВШ, 1996.
7) Лейбин В.М. Классический психоанализ: история, теория, практика. — М.: Московский психо-социальный институт, 2001.
8) Лейбин В.М. Словарь-справочник по психоанализу. — СПб.: Питер, 2001.
9) Мак Дугалл Джойс Театр души. Иллюзия и правда на психоаналитической сцене. — М.: Издательство ВЕИП,
 2002.
10) Мак-Вильямс Н. Психоаналитическая диагностика: понимание структуры личности в клиническом процессе. — М.: Класс, 1998.
11) «Психоанализ депрессий» под ред. М. Решетникова, — СПб.: Восточно­европейский институт психоанализа, 2005.: гл. М. Решетников «Психодинамика депрессии»; М. Пайнз «Стыд как центральный аффект в психологии самости».
12) Райкрофт Ч. Критический словарь психоанализа. — СПб.: Восточно­европейский институт психоанализа, 1995.
13) Руководство по предупреждению насилия над детьми / Под редакцией Асановой Н.К. — М.: ВЛАДОС, 1997., Глава 14.
14) Томэ X., Кэхеле X. Современный психоанализ. Т.1. Теория. — М.: Прогресс -Литера, 1996.
15) Фрейд 3. «Я» и «Оно». — М., 2000
16) Фрейд 3. Некоторые типы характеров из психоаналитической практики. 3. Фрейд и психоанализ в России. — М., 2000
17) Фрейд 3. Тотем и табу. — М., 1997
18) Фрейд 3. Три статьи по теории сексуальности. 3. Фрейд Либидо. -М., 1996
19) Фрейд 3. Экономическая проблема мазохизма. — М., 1997
20) Фрейд 3. Введение в психоанализ. Лекции. — М., 1989.
21) Фрейд 3. О нарциссизме / Фрейд 3. Очерки по психологии сексуальности. -М.,1997.
22) Фрейд 3. Печаль и меланхолия / Психология эмоций. Тексты. — М., 1984.
23) Фрейд 3. По ту сторону принципа удовольствия. — М.: АСТ, 2001.
24) Фрейд 3. Три очерка по теории сексуальности / Фрейд 3. Психология бессознательного. — М., 1990.
25) Фрейд 3. Характер и анальная эротика / Сборник Фрейд 3., Лейбин В.М. Зигмунд Фрейд и психоанализ в России. — М.: Московский психо­социальный институт, 2000.
26) Хорни К. Невротическая личность нашего времени. Самоанализ. -М., 2000
27) Хорни К. Новые пути в психоанализе. Собр. Соч в 3 т. Т. — М., 1997
28) Шпиц Р.А., Коблинер В.Г. Первый год жизни. Психоаналитическое исследование нормального и отклоняющегося развития объектных отношений. — М.: Геррус, 2002.
29) Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. — М.: Прогресс, 1996.
30) Эриксон Э.Г. Детство и общество. — СПб.: ИТД «Летний сад», 2000.
31) Якоби М. Стыд и истоки самоуважения. — М.: Молодая гвардия, 2001.
32) Kinston W. “A Theoretical Context for Shame”, The International Journal of Psycho-Analysis, (1983).
33) Wurmser L., Review on “DISAPPEARING PERSONS: SHAME AND APPEARANCE”, by Benjamin Kilborne. Albany: State University of New York Press, 2002, 192 pp., Journal of the American Psychoanalytic Association, (2004).